Поздняя жизнь - Бернхард Шлинк

осторожней; а потом привыкаешь и в конце концов начинаешь слышать и чувствовать все это, только когда обращаешь внимание. Но он всегда находился на борту – пассажиром или даже матросом. Теперь же у него было такое чувство, будто он стоит на высоком берегу и смотрит вдаль на идущее к горизонту судно. Он мог бы взять бинокль, чтобы лучше видеть происходящее на пароходе. Это ничего бы не изменило – судно по-прежнему было бы далеко, а его бы не было на борту, ни в качестве пассажира, ни в качестве матроса.

«Но может, это не мир отделился от меня, – думал он, – а я сам отдаляюсь от него, прощаюсь с ним? Пароход уходит все дальше в море, становится все меньше и меньше и вот-вот превратится в белую точку, а потом и вовсе исчезнет. Может, это я, сойдя на берег, ухожу все дальше и потому пароход и море кажутся мне все меньше?»

Ему нравилось представлять себе прибрежный пейзаж, дорогу, ведущую вверх по предгорью к заснеженным вершинам, через перевал, в долину, к древней каменной церквушке посреди уютного погоста, от которого так заманчиво веяло вечным покоем.

Должен ли он позаботиться и об этом? Похороны, кладбище или крематорий, в лесу или в море, старинный надгробный камень после соответствующей обработки или новый, гражданская панихида или христианское погребение, кто должен произнести траурную речь, какая музыка должна звучать? Если он не сделает никаких распоряжений, практичная Улла, скорее всего, похоронит его в деревне. Ну что ж, он ничего не имеет против.

2

Улла предложила наверстать упущенное, устроить пикник в ботаническом саду, и Мартин обрадовался вдвойне – пикнику и тому, что она наконец снова проявила инициативу в их семейной жизни.

Они погуляли, прошли через весь ботанический сад, а на обратном пути выбрали скамейку подальше от главных дорожек и устроились на ней. Мартин и Давид и в этот раз приготовили все для пикника – макаронный салат и шоколадный крем, по желанию Давида. Улла ела и нахваливала салат. А Мартин думал, помнит ли она, что последний пикник был принесен в жертву Гундольту, думает ли она о нем, скучает ли по нему. По лицу ее он не мог этого понять. Как не мог понять, слышит ли она за вопросом Давида то, что слышал он:

– Почему в жизни все меняется? Почему все не остается как есть?

Она рассмеялась:

– Потому что иначе жизнь была бы скучной. Представь себе: никакой весны! Только зима! Да и зимой тоже – что должно оставаться как есть? Никакого снега? Или наоборот – все время идет снег? Ты хочешь весь год убирать в саду снег?

– Если бы все оставалось как есть, снег убирал бы папа.

– Разве это не прекрасно – что все вокруг меняется? – Улла обвела рукой пейзаж. – Появляется зелень, распускаются почки. А если бы ничего не менялось, мы сейчас сидели бы не в ботаническом саду, а дома.

Неужели она не понимает, что в Давиде говорит страх потерять отца? Или она хочет заглушить в нем этот страх своей деловитостью и трезвостью?

– Но люди же могли бы не меняться? – не сдавался Давид.

– Нет, не могли бы. Иначе я так и осталась бы ребенком и не родила тебя и ты не появился бы на свет.

– А папа?..

Давид заплакал.

Улла обняла его за плечи и притянула к себе:

– Папа здесь, с нами. Верно?

– Верно. Я с вами.

– Но ты же не останешься с нами!

– Он будет с нами, пока может. А пока он с нами, мы не будем хныкать, а будем радоваться. Ты меня понял, Давид?

Мартин похолодел от металла в ее голосе. Похоже, и для нее все это стало слишком тяжелым испытанием.

Давид отстранился от Уллы, посмотрел сначала на нее, потом на Мартина. Тот кивнул. Повисла неловкая пауза. Для Уллы тема была исчерпана, а Мартину не приходило в голову ничего, что она не восприняла бы как сердитый упрек или осуждение.

– Я хочу домой.

Давид произнес это спокойно, без слез или испуга, так, словно просто констатировал очевидный факт.

– Ох уж эти мои мужчины! – Вздохнув, Улла встала, собрала посуду, приборы, бутылку и бокалы, сложила все в сумку. – Но мы пройдем мимо розовых кустов. Я хочу посмотреть, распускаются они уже или нет.

Розы еще не распустились. В машине по дороге домой все молчали. Потом Мартин вспомнил, что хотел купить Давиду книгу, и попросил Уллу высадить их у книжного магазина.

Ему нужна была книга о космосе, для детей, которые еще не умеют читать. Он слышал, что она вышла в печатном, электронном и даже интерактивном виде. Оказалось, что в магазине такая книга есть, Давиду она понравилась, и Мартин предложил еще немного порыться на полках, навести ревизию.

– Навести ревизию?

– Ну, это значит походить, посмотреть. Снять с полки одну книгу, другую, полистать, не понравившуюся поставить на место, а понравившуюся купить. Давай? Ты здесь, а я там, в другом отделе, где книги для взрослых.

– А кто заплатит за книги?

– Я.

Они навели ревизию, Давид выбрал две книги, тоже в печатном, электронном и интерактивном виде. Одну о лесе, вторую о динозаврах. А Мартин – роман какого-то грузинского автора, слишком толстый, чтобы он мог за оставшееся время дочитать его хотя бы до половины, зато достаточно внушительный, чтобы сын не чувствовал себя нескромным на фоне отцовского выбора экономкласса. Мартин расплатился. Давид сиял от счастья – целых три книги просто так, без всякого дня рождения или Рождества!

Мартин тоже был рад – своей удачной мысли. Вот что он еще оставит Давиду! Он был знаком с владельцем книжного магазина и решил дать тому пару тысяч евро, чтобы Давид мог в любой момент, когда ему захочется, прийти и всласть порыться в книгах. Сначала он, возможно, будет это делать нечасто, потом войдет во вкус. Сам Мартин начал серьезно читать в двенадцать лет и до сих пор помнил книги, которые брал в городской библиотеке, а особенно полюбившиеся покупал на сэкономленные карманные деньги. Если бы у него тогда был собственный счет в книжном магазине!..

3

Вечером он с гордостью рассказал Улле о своей новой идее. Давид уже лежал в постели, довольный книгами, блинами, которые они втроем напекли и съели, и историей о дружбе слона и кита, которую Мартин с Уллой прочитали ему по ролям. Они навели порядок на кухне и сидели за кухонным столом.

– Ты хочешь открыть ему