Собрание сочинений. Том 8. 2013–2015 - Юрий Михайлович Поляков

Косыгин любил Суровцева и помог выбить из Госплана бюджетную строку, а из Госстроя – фондированные материалы. Выбили, вышли на землю. Каждую неделю Пе-Пе объезжал стройки, во все влезал, следил, чтобы не бодяжили бетон, ощупывал каждую балку, лазил на перекрытия. Кур, несущихся, как пулеметы, за валюту по особому решению Политбюро закупили в Голландии, а хрюшек размером с бегемотов – в Германии. Через четыре года на прилавках появились мясо, птица, яйца… Но авральное изобилие продержалось недолго. Сначала потянулись нахлебники из соседних областей, потом в столице очухались и половину продукции стали забирать себе. В довершение бед на кур напал грипп, и за неделю все до одной передохли, а свиньи, едва прекратился завоз импортных кормов, отощали. Суровцев от огорчения рухнул с инфарктом, но откачали.

– Любит его народ? – спросил Скорятин.

– Любит, – не оборачиваясь, прокуренным голосом ответил за Колобкова водитель.

– Николай Иванович у нас патриот! – сообщил с тонкой улыбкой Илья.

– А вы, стало быть, не патриот? – подъязвил шофер, оборачиваясь.

Гена наконец рассмотрел хороший трудовой облик водителя: волевой подбородок, умные глаза, добрые морщины, седая щетинка усов. Ну, точно – мастер-наставник с плаката «Молодому порыву – опыт отцов!» Только нос жестоко перебит и вдавлен, из-за чего недовольное сопение превращалось у шофера в похрапывание.

– А вот и наш Китеж! – вскрикнул бывший экскурсовод. – Впечатлительных прошу принять валидол!

На фоне эмалевого неба, как на картинке, возник город, спускавшийся с холмов к Волге. Скорятин ахнул. Он вволю поколесил по матушке Совдепии (при Танкисте – добывая духоподъемные, а при Исидоре – выискивая подлые факты жизни), но никогда еще не видел такого обилия храмов в отдельно взятом городе. Большие и малые, золотые, зеленые и звездно-голубые купола, покоящиеся на белых плечах закомар или вознесенные на тонких, как шеи, барабанах, застили небо. Церкви гурьбой спускались к плесу. Один белый храм с витой многоцветной маковкой вынесся впереди других и застыл на тонкой песчаной стрелке, разделявшей, как объяснил Илья, Волгу с речкой Тихой.

– Как же это все сохранилось-то?! – ахнул Гена.

Он привык к обглоданным кирпичным остовам, к заросшим кучам щебня вместо кафедральных соборов, к дощатым закромам в уцелевших приделах, к кумачовой клубной суете на амвоне, в лучшем случае – к лицедейской сцене на месте алтаря, как у них в университете.

– Загадка истории! – усмехнулся Колобков.

– Никакая не загадка, – объяснил Николай Иванович, сопя, – комиссарил у нас тут свой, местный – Сапронов. Мужик строгий был, но справедливый. Когда народ разгулялся – приструнил, а потом и сами утихли. Простые-то долго не озоруют, коль грамотные не подначивают.

– Ну, не так все просто, – возразил Илья. – Сапронова самого чуть не шлепнули. Троцкий его недолюбливал. Но Сталин в обиду не дал, они с Сапроновым вместе под Царицыном воевали. Наш чуть что не так – к нему. Так до самого Хрущева и руководил. Закончил директором краеведческого музея. Он, кстати, и раскопал детинец…

Экскурсовод указал на самый высокий городской холм. На вершине виднелся обломок стены, похожий на гнилой зуб с выеденной кариесом середкой.

– Считают – четырнадцатый век. Изяслав Тихий строил. Но фундамент гораздо древнее.

– Домонгольский? – со знанием уточнил Гена.

– Дорюриковский.

– А кто здесь был до Рюрика?

– Святогор. Город стоял на острове. Помнишь: «мимо острова Буяна, в царство славного Салтана…».

Стены с частыми зубцами,

И за белыми стенами

Блещут маковки церквей

И святых монастырей…

– А море где?

– Выпили, – буркнул водитель.

– Ха-ха! Не море, не море, а Русский Океан. Схлынул. Остались только реки. Ока… Океан. Улавливаешь, откуда название?

– Улавливаю… – вздохнул Скорятин. – И еще осталась Клязьма. Называется так, потому что воды в ней как в клизме.

– Прямо сейчас придумал?

– Угу.

В «Мымре» штабелями лежали трактаты о том, что Россия – родина динозавров, старец Ной доплывал до Котельнической набережной и пил там крепкий мед под москворецкую стерлядку с князем Русом, а княжата Чех и Лях бегали к бортникам за добавкой, когда не хватило.

Спецкор отвернулся и стал смотреть в окно: они въезжали в Тихославль, точнее – в большое село, ставшее окраиной города. Машина пробиралась мимо рубленых изб и покосившихся сараев, огородов с распяленными пугалами, мимо прудиков с утками, колодезных срубов с цепями, намотанными на ворот, мимо цветущих яблонь и вишен. Вдруг среди деревенского захолустья поднималась новенькая типовая школа, сложенная из серых блоков, или возникала стекляшка с гордой вывеской «Универмаг». Да и люди на разъезженных улицах попадались разные: на завалинке сидела старуха в пуховом платке и плюшевом жакете, а мимо вышагивал городской гражданин в костюме, галстуке, с портфелем или даже с кейсом. И только смешная капроновая шляпа выдавала его сельское простодушие.

Колобков молотил что-то про Царьград на месте Нижнего Новгорода и Святоград на месте Тихославля, про послеледниковый Океан, доходивший до Тамбова, а Гена вспоминал вчерашнее прошлое. Выпив в вагоне-ресторане, он курил в грохочущем тамбуре и мечтал, что, вернувшись, войдет к Исидору, посмотрит ему в глаза и скажет, как любила говаривать бабушка Марфуша: «Владей, Фаддей, моей Маланьей!» Тот начнет отнекиваться, стыдить за густопсовую ревность, врать про остаточную дружбу между мужчиной и женщиной. Скорятин внимательно выслушает и молвит: «Эх ты, бычок коктебельский!» Даст «главнюку» в морду и уволится.

– Геннадий Павлович, – донесся из селектора голос Ольги. – К вам Инна Викторовна.

– Пусть подождет! Я занят…

– Инна Викторовна торопятся!

– А я говорю с Ниццей! – соврал он и покраснел от ненависти.

13. Заходырка

Скорятин мог уесть Заходырку одним способом – подержать в приемной. Но недолго. Боже, откуда они только взялись, все эти гоп-стоп-менеджеры? Завелись точно моль в гардеробе. Неведомое семя, занесенное на Землю с инопланетных джунглей, где каждая былинка готова впиться и высосать через копчик твой спинной мозг. Какой-то новый класс-паразит… Паразитариат. Узнать паразитария легко: одет-обут модно и дорого, в руках новейший айфон, без него никуда, как монаху без четок. В кабинете, за креслом, висят дипломы и сертификаты об окончании чуть ли не Кембриджа, а то и золотая дощечка «Человек года» по версии Всемирной академии управления (ВАУ). Паразитарий знает все и не умеет ничего, может только контролировать финансовые потоки, что в переводе на обыкновенный язык означает: воровать заработанное другими. Но главный, отличительный признак: они никогда не признают своих ошибок, промахов, а то и просто глупостей.

Когда готовились к 50-летию «Мымры», решили выпустить памятный значок, заказали эскиз – золотой глобус в серебряных ладонях, перечислили аванс Монетному двору.