Юркие люди - Анна Андреевна Лужбина

– Нет ничего про отпуск! – крикнула Мария.

– Что? – крикнула мама. – Не слышу, чайник кипит! Гырцони орут!

Мария положила бумаги на пыльный письменный стол и вернулась на кухню. Мама стояла у окна и внимательно смотрела во двор.

– Про отпуск пока неясно, – сказала Мария еще раз.

В вечер отъезда Мария надела под платье самое красивое белье. На счастливую дорогу ей кидали зернышки, как невесте. Она села на велосипед и ехала, маша всем рукой, сначала по дороге, потом по тропинке. Закатное солнце подсвечивало траву розовым. У болот Мария прислонила велосипед к дереву, привязала веревочкой. Переобулась в резиновые сапоги и пошла, чвакая сапогами, напрямик к станции через болота.

Мария чвакала, но чувствовала, как земля отпускает ноги, как рвутся грибные нити. Со стороны леса кто-то смеялся и пел, но она не обращала внимания. Ей здесь никогда не страшно: за всю жизнь в Грибнице и рядом не было ни одного преступления, только разбитые окна. Веня кидал камни в стекла, потому что ему нравился этот звук. Он объяснял, что играет на разбитых стеклах, как на музыкальном инструменте.

В одном месте светились грибы, и Мария остановилась, огляделась по сторонам. Вокруг никого не было: Мария села на корточки, положила ладони на землю.

– Пусть мне нужно будет мыть только полы, а туалеты, особенно если они на улице, не нужно. Пусть половые акты будут легкими, без ковров. Пусть спонсорам понравится, как я работаю в клубничных грядках, и они попросят убираться у них дома. Дай подсказку, что делать дальше, если я опять напортачила. Приходи во сне, если не хочешь сейчас отвечать.

Мария погладила землю и пошла дальше. От ее сапог в сторону прыгали лягушата. В глазах стояли слезы и никуда не стекали. А вот вдалеке видно светящуюся станцию, окруженную черными елками. Мария сняла сапоги и надела туфли, выйдя на асфальтовую дорожку. Потом остановилась у фонаря, чтобы почистить каблуки: на них были нанизаны листочки и земля, как на шпажку.

На станции – только какой-то старик. У него было так много волос, что, казалось, там, где начинается борода, заканчиваются ресницы.

Поезд прибыл темно-желтым и спящим. Не было ни одного пассажира, кто бы не спал. Мария села на свою узкую боковушку и смотрела в окно. Поезд почти сразу тронулся, будто и не останавливался, и Марии стало обидно за Грибницу. Вот какая здесь маленькая станция, людей на одну минуту. Она достала торт из волнушек от Ольги и съела целый кусок.

У Марии под боком дрожала дверь туалета. Справа на нижней полке спала худая черноволосая девушка, и Мария подумала, что она тоже едет в клубничные грядки и, может, видит влюбленный сон. Нога из-под одеяла у нее торчала грязная. Может, у нее не было сапог и через болота нужно было идти босиком. Может, бережет набойки туфель для того, чтобы их хватило на свидание.

Мария расстелила полосатый матрац, разложила постельное белье. Вдоль путей мелькали пятна фонарей и деревьев. Мария с удивлением рассматривала свое лицо в отражении – ей показалось, что она стала взрослой.

Тот же старик со станции нес чай мимо Марии, чтобы пить его и курить в тамбуре. Пахнул землей и старостью: тем запахом, которым пахнет Грибница. Девушка с нижней полки легла на другой бок и смешно всхрапнула.

Мария, давя улыбку, смотрела в окно, облокотившись о деревянную оконную раму. Почему-то становилось все жарче, будто в вагоне разгоралась печь. Мария залезла под тонкий пододеяльник и стянула под ним колготки, но легче не стало. Какое-то время она крутилась, и пододеяльник крутился вместе с ней, как вторая неудобная кожа. Потом Мария все-таки заснула, хоть и не привыкла ложиться так рано.

Мужчина со смазанным лицом повернулся к Марии, выглядел смутно знакомым. Мария хотела подойти к нему, чтобы посмотреть получше, но совсем не могла пошевелиться. Потом из-за спины Марии вышла женщина, и лицо ее было грустным. Все они превратились в гриб: большой и мягкий, как плюшевая игрушка.

– Продавай камень-гриб, станешь богатой. Вот ответ. Не слушай никого. Заведи собаку, а может, козу и копай под корнями там, где летают желтые мушки. Это грибной клад, грибное золото, ключ к богатству.

Марию кто-то тряс за плечи. Она открыла глаза и вместо гриба увидела круглое и блестящее лицо проводницы.

– Барыш! Барыш! Ба-а-а-а-арыш!

Мария схватила сумку. Пробежав через весь вагон, выскочила из поезда на станцию. Поезд медленно пополз дальше, и со скрипом опустились оконные ставни. Кто-то кинул Марии ее резиновые сапоги и что-то, завернутое в фольгу.

Мария увидела высунутую в окно голову проснувшейся девушки с грязными ногами и мысленно пожелала ей счастья. Наверно, она уже была в Барыше и может поехать дальше, в какой-нибудь новый город.

Мария развернула фольгу: внутри лежала половинка вареного яйца и кусочек курицы с оранжевой кожей. Она съела все это быстро и с удовольствием. Облака из-за восходящего солнца были такого же цвета, что и куриная кожа. У станции была припаркована большая машина с тонированными стеклами. Рядом стояла женщина в городском бежевом костюме с табличкой «Клубника». Ее руки были в кружевных перчатках. Мария махнула женщине, но та не пошевелилась, как будто на что-то сердилась.

Мария сняла кофту и вывернула ее наизнанку. Вывернутой надела снова: так приходят новые решения.

Секрет про тот свет

Вмутном самогоне солнце горит по-особенному. Оно будто внутри, в бутылке, а еще там небо и облака. Софа смотрит через бутылку наверх, а после льет самогон на могилу. На том свете самогона нет, поэтому надо вот так поливать.

Муж приходит во сне каждую ночь и ласково что– нибудь просит. Стоит как живой, только моложе, худее. Вокруг стены земляные, могильные, голова в паутине. Иногда паучок сидит на его ухе и тоже смотрит на Софу. Жалобно смотрит, будто и не паучок это, а котенок.

– Тесновато, скучно, – жалуется муж. – Принеси-ка мне, Софочка, знаешь что…

Софа бьет по мягкой кровати ладонью, тихо бьет, чтобы не проснуться. Но приносит, конечно, как не принести, когда жалко? Самогон так самогон, а еще тыквенные семечки, корочки черного хлеба с чесноком и подсолнечным маслом. Соли побольше: на том свете любят почему-то соль.

Софа собирается на могилу к мужу, как много лет назад на свидание. Надевает тяжелые прохладные бусы, мажет за ушком цветочными духами. Сев на трамвай до кладбища,