Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

– Все сотворены свободными и равными, – сказал он миссис Макинтайр, – и я воевать за это ходил, рук-ног своих и жизни самой не жалел. Поехал, сражался, кровь проливал, умирал за страну, а назад вертаюсь, и кто у меня тут работу перехватил? С кем я сражался, тот и перехватил. Там меня гранатой чуть не убило, и видел я, кто ее кинул – маленький такой, в очках, как у этого. Может, в одном магазине покупали. Правду говорят, что мир тесен.

И он горько усмехнулся. Раньше за него по большей части высказывалась миссис Шортли, а теперь он принялся говорить сам и обнаружил в себе к этому талант. Он мог изложить человеку мысль так, чтобы он увидел и понял. Он много разговаривал с неграми.

– А чего ты в Африку не едешь обратно? – спросил он Салка однажды утром, когда они чистили силосную яму. – Родина же твоя там.

– Очень мне надо в Африку, – ответил парень. – Там меня слопают запросто.

– Ну, будешь вести себя как следует – никто тебя отсюда не выгонит, – милостиво сказал ему мистер Шортли. – Ведь ты ниоткуда не сбежал. Дедушку твоего купили, он не по своей, значит, воле в эти места. Вот которые из своих краев сбегают, тех я не жалую.

– Мне разъезжать без надобности, – сказал негр.

– Ежели бы мне опять в путь отправляться, – сказал мистер Шортли, – я бы лучше в Китай либо в Африку. Вот две страны, там сразу разницу видать промеж тобой и ними. А в других странах всяких ничего понять нельзя, покуда он не заговорит. Да и то не всегда поймешь, там каждый второй с английским. Вот она ошибка наша где, – сказал он, – зачем им английский дали выучить? Знал бы каждый только один свой язык, куда меньше было бы бед. Моя жена говорила, знать два языка – это как другие глаза иметь на затылке. Ну, она-то никому себя провести не давала.

– Она никому, – пробормотал парень, а затем добавил: – Славная была женщина. Прямо славная. Я такой славной белой женщины не видал больше нигде.

Мистер Шортли повернулся в другую сторону и некоторое время работал молча. Через пару минут выпрямился, прислонился к стенке и тронул плечо цветного парня рукояткой лопаты. Несколько секунд просто смотрел на него влажными глазами с превеликим значением. Потом тихо сказал:

– Мне отмщение, говорит Господь.

Миссис Макинтайр обнаружила, что весь городок знает со слов мистера Шортли о ее делах, знает в его версии и не одобряет ее поведение. Она начала понимать: ее моральный долг состоит в том, чтобы уволить поляка, а она от этого трудного долга уклоняется. Чувство вины в ней росло и делалось невыносимым, и однажды холодным субботним утром она, позавтракав, отправилась его увольнять. Пошла к гаражу, где он, судя по долетавшим звукам, запускал мотор трактора.

Землю изрядно прихватило морозом, и поля из-за этого выглядели как взъерошенная овчина; солнце было почти серебряное, вдоль горизонта сухо щетинился дальний лес. Местность, казалось, пятилась, отступая от маленького кружка шума, стоявшего вокруг гаража. Мистер Гизак сидел на корточках около трактора, меньшего из двух, и прилаживал какую-то деталь. Миссис Макинтайр надеялась, что тридцати дней, какие он еще будет тут работать, хватит, чтобы вспахать поля. Цветной парень стоял с ним рядом с какими-то инструментами в руке, а мистер Шортли был в гараже, готовился сесть на большой трактор и вывести его задним ходом. Она решила дождаться, чтобы он и негр оставили их с поляком наедине, и тогда исполнить неприятный долг.

Она стояла и смотрела на мистера Гизака, притоптывая по жесткой земле, потому что ноги начинали уже неметь от холода. На ней было плотное черное пальто и красный головной платок под ее черной широкополой шляпой, которую она надела, чтобы не слепило глаза. Ее лицо под черными полями выглядело рассеянным, губы раз или два принимались шевелиться без звука. Мистер Гизак крикнул негру поверх тарахтения трактора, чтобы тот дал ему отвертку, и, получив ее, лег на морозную землю на спину и потянулся к днищу машины. Лица его она не видела, из-под трактора сбоку беззастенчиво торчали только ноги и туловище. На нем были резиновые сапоги, потрескавшиеся и забрызганные грязью. Он приподнял одно колено, затем опустил и слегка повернулся. Из всего, что ее в нем возмущало, сильней всего ее возмущало то, что он не ушел сам.

Мистер Шортли уже влез в кабину большого трактора и сейчас выезжал из гаража задним ходом. Казалось, машина подогревает его изнутри сквозными восходящими толчками жара и силы, а он этих толчков моментально слушается. Он двигался в сторону маленького трактора, но теперь затормозил на пологом спуске, спрыгнул и пошел назад к гаражу. Взгляд миссис Макинтайр был прикован к ногам мистера Гизака, они сейчас лежали на земле плоско. Она услышала скрежет проскальзывающих тормозов и, подняв глаза на большой трактор, увидела, как он перемещается под горку, рассчитывая свою траекторию. Потом вспоминала, что успела заметить, как негр беззвучно отскочил с дороги, словно из земли выпрыгнула пружина и толкнула его, как мистер Шортли невероятно медленно повернул голову и молча уставился назад через плечо, и вспоминала, что хотела крикнуть Перемещенному, набрала в грудь воздуха, но не крикнула. Она почувствовала, что ее глаза, и глаза мистера Шортли, и глаза негра смерзлись накрепко в едином взгляде, который сделал их сообщниками навеки, и она услышала негромкий звук, раздавшийся, когда колесо трактора переломило позвоночник поляка. Двое мужчин кинулись к нему, а она упала в обморок.

Потом вспоминала, что, очнувшись, куда-то побежала, наверное в дом, а оттуда опять наружу, но не помнила зачем и не помнила, теряла ли снова сознание. Когда наконец вернулась к тракторам, уже приехала скорая. Тела мистера Гизака не было видно из-под согбенных тел его жены и детей и из-под черной фигуры, нагнувшейся над ним и бормочущей непонятные ей слова. Сначала она подумала, что это врач, но потом с досадой узнала священника, он приехал со скорой и теперь просовывал что-то раздавленному в рот. Чуть погодя старик выпрямился, и она посмотрела сначала на его окровавленные брюки, а потом ему в лицо, которое было повернуто к ней, но так же отчуждено и лишено выражения, как вся местность вокруг. Она глазела на него, и только, потому что