Черная метель - Элисон Стайн

– А вдруг мне уже слишком поздно начинать?

– Да нет, не поздно.

– Вдруг у меня ничего не получится?

– Ну, поначалу, наверное, так и будет, – улыбнулся Рэй.

– У меня такое чувство, что я не справлюсь… со мной что-то не так, до меня все плохо доходит…

– Не говори так, – твердо произнес Рэй. – С тобой все в порядке. Ты в полном порядке и очень способная. Ты умеешь слышать, Тея. Ты очень внимательная.

Слова Рэя навели меня на мысль, как по-разному можно слушать. Например, о чем говорило небо, когда оно потемнело перед пылевой бурей, и каким тогда застойным и неправильным казался воздух. Вспомнились куры Амелии, забившиеся в свой курятник. А надписи на табличках соседа Гаса – они же буквально кричали!

Потом я вспомнила свой сон по дороге сюда.

– Рэй… По-моему, происходит, что-то неладное… Мне кажется…

Не знаю, что я собиралась сказать и что сказала бы. Слов у меня было так много – и при этом ни одного не находилось. Слова эти выражали в основном чувства; хотя, в общем-то, только одно – ощущение жуткого страха. Черная метель. Черное воскресенье. Новый Пылевой котел… Возможно, я видела эти признаки, я чувствовала.

Но я не видела, не обращала внимания на то, что было прямо передо мной. Взгляд Рэя: решительный, твердый и полный светлой надежды. Он наклонился и поцеловал меня.

Это был очень нежный поцелуй. Первый в моей жизни.

Волшебство закончилось, когда Рэй вдруг произнес:

– Прости.

Я не ослышалась? Лаванда у него за спиной сияла ярче прежнего. Пчелы порхали вокруг нас, как звезды. А он извинился?

– Что? – переспросила я.

– Мне нужно было спросить разрешения. Можно _ _ _ _?

– Что можно?

– Можно мне было делать то, что я только что сделал?

Сердце у меня в груди готово было взорваться.

– Можно было.

– Могу ли я сделать это еще раз?

– Да, – ответила я.

Итак, у амбара на ферме Мисти я поцеловалась второй раз в жизни. Второй поцелуй был дольше, чем первый. Мне казалось, что грудная клетка отделяется от тела, а легкие превращаются в трепещущие огненные крылья. Все тело стало каким-то невесомым и трепетным. Я превратилась в золотистое солнышко, оранжевое, как желток хорошего фермерского яйца – такого, каких еще не несли наши куры в Колорадо, но когда-нибудь обязательно снесут.

Мы целовались, пока нас не прервали. Оказалось, один из мальчишек подсматривал за нами из-за амбара.

– Эй! – Рэй оторвался от меня, и мальчишка бросился бежать.

– Никому не говори! – крикнула я вслед.

– А, Сэм не рассердится, – сказал Рэй. – Ты ему нравишься. Мы о тебе говорили.

– Мой отец рассердится.

Рэй посмотрел на меня и снова заправил волосы за ухо. Всего несколько секунд назад эти губы касались моих. Эти руки, подрагивая и не прикасаясь, почти обнимали меня и были так близко, что от них словно било током.

Рэй замечал, когда я его не слышала. Он повторял сказанное в точности, не меняя слов. Желая слышать меня и быть услышанным, он старался всегда находиться со стороны моего здорового уха.

Он по-прежнему казался мне загадочным: коллекция камней, городская школа и тому подобное. Он ездил из Денвера в Долину и обратно, от глухих друзей к слышащим, переходя от говорения вслух к общению жестами. Как ему это удавалось? Каково это – пытаться быть и тем и другим, жить обеими жизнями, а не притворяться все время, как я? Выражение его лица изменилось, как притухает свет, только что ярко сиявший над ручьем, когда солнце скрывается за облаком.

Я поняла, что слишком долго и пристально на него смотрела.

– Но если бы вы с моим отцом познакомились, ты бы ему понравился, – поспешно заверила я.

В глубине души я понимала, что это неправда. Отец пришел бы в ужас; мне бы навсегда запретили покидать ферму. Отец отверг бы любую возможность узнать Рэя поближе и даже знакомиться бы отказался.

Рэй повернулся в сторону: услышал, что кто-то идет. Это был Сэм, возвращавшийся с пастбища, вокруг которого сломался забор.

– Пора ехать, ребята, – сказал он.

Когда мы собрались уезжать, дети вновь собрались возле машины. Прощались мы дольше, чем знакомились: обещания навестить их снова, приехать с семьей…

Пейшенс сунула мне в руку листочек бумаги:

– Это для твоей сестры.

На этот раз я села с края, у окна. Меня слишком волновала близость Рэя, а сидя глухим ухом к нему было проще не обращать на него внимания. Иногда мне казалось, что мира слева от меня вообще не существует. Ведь если чего-то не слышишь – этого для тебя как бы и нет.

Сэму наше молчание, судя по всему, не показалось странным. Наверное, он решил, что мы устали после жаркого дня. По пути сюда я уже задремывала и видела тот сон…

Рэй взял меня за руку.

Наши пальцы встретились, переплелись в тесном промежутке между нами на сиденье. Я тут же забыла о своем сне и о раскаленном красном небе. Потом Рэй положил наши сплетенные руки себе на колени, где Сэму их было прекрасно видно.

Дорогая Элли,

Ты не поверишь, что произошло. Я наконец-то целовалась. Он мне нравится, и я ему верю, а больше ничего не надо. Этого, кажется, достаточно.

Дорогая Тея,

Расскажи мне все.

Мы с Рэем встречались в библиотеке. Мы встречались в кафе, и Луиза угощала нас бутербродами и холодными напитками. Мы садились за садовый столик, ели, смахивали крошки, и Рэй начинал учить меня языку глухонемых.

«Начнем с самого главного», – сказал он. – «Меня зовут…» «Прижимаем на каждой руке указательный палец к среднему и складываем перед собой крест из этих сдвоенных пальцев». Буквы алфавита, по словам Рэя, запомнить легко, но используются они не слишком часто – только в именах или словах, которые ты не умеешь передать одним жестом. Буква А – рука сжата в кулак. В – прямая ладонь, большой палец согнут и прижат к ладони. С – рука сложена чашечкой, как ее прикладывают к уху, не расслышав слова.

Рэй был терпеливым учителем, но я расстраивалась из-за каждой ошибки.

– Можешь найти хорошие видеоролики в Интернете, – начал он и тут же осознал свою ошибку.

У меня нет телефона. Наша ферма – мертвая зона. Наш темный дом, который Рэй никогда не видел и, очень надеюсь, никогда не увидит.

– В смысле в библиотеке, – поправился он. – Для тренировки можно посмотреть видео.

Я не стала говорить Рэю, что