Черная метель - Элисон Стайн

– Сэм идет? – Я оглянулась в сторону дома.

– Нет. – Оказалось, Рэй отстранился лишь для того, чтобы задать мне вопрос – так я лучше видела его губы. – Просто… Ты можешь себе это представить: жить вот так в полном одиночестве? Иногда бывает грустно об этом думать.

Несколько окон в доме хозяина были заделаны картоном. Под оконными отливами виднелись черные отметины, как будто дом пережил пожар. А окрестности были усеяны мусором: старые шины, консервные банки, застрявшие в кустах белые пластиковые пакеты, похожие на остатки залежавшегося снега.

Я никогда не видела дом Сэма, в котором жил Рэй, пока его мама-художница водила туристов в горы и по выходным рисовала картины. Рэй показал мне несколько небольших акварелей ее работы – красочные пейзажи, долины с дикими цветами и каменистыми ручьями. Она вырывала листы из своего альбома и отсылала сыну. Рэй хранил их между страницами книг.

Рэй говорил, что у него есть своя комната в доме Сэма. Дом был оштукатуренный, глиняный, с красной черепичной крышей. Кухня выкрашена в желтый цвет. Комната Рэя тоже была желтой. Сэм спрашивал у него, в какой цвет выкрасить стены, – и выкрасил бы в любой, лишь бы внучатому племяннику было уютно, – но Рэй знал, что у Сэма еще осталась неиспользованная желтая краска. Он не хотел обременять двоюродного деда. Комната Рэя находилась на первом этаже, и застекленные двери выходили во внутренний дворик, обсаженный осинами. По его словам, полы внутри были выложены прохладной плиткой. Дом стоял в тени, скрытый от прямых солнечных лучей. Сэм знал, где покупать жилье.

Мне оставалось надеяться, что Рэй никогда не увидит, где живу я. Иначе он сразу поймет, насколько мы бедны. Уже по висящим на бельевой веревке платьям все станет ясно. Это символы другой жизни. От постоянной стирки у меня покраснели пальцы. От возни с дровяной печью в кожу въелась зола. У нашего дома не было тенистых осин, а у меня – ни чистой личной комнаты с желтыми стенами, ни понимающих родственников.

– Ты сам мог бы жить здесь в одиночестве? – слегка отстранившись от него, в свою очередь спросила я.

– В полном одиночестве – нет, не смог бы. У этого парня даже Интернет и телефоны не работали.

«У моей семьи тоже нет Интернета», – могла бы напомнить я Рэю. Но поневоле задумалась над его словами о полном одиночестве. Когда не можешь расслышать большие фрагменты разговора, ты в нем не участвуешь, даже если твои друзья, такие как Элли, пытаются тебя разговорить. Они не всегда замечают твое молчание.

И нет никого, кто замечал бы его каждый раз.

«В каком-то смысле, – думала я, – жить одному, может быть, даже легче, чем в одиночестве моего типа». По крайней мере, когда ты один, понимаешь, с чем имеешь дело: одиночество накатывает на тебя, как шоссе в лобовом стекле. Но одиночество среди людей коварно; никогда не знаешь, когда оно подкрадется и разлучит тебя с семьей или друзьями – потому что ты не поняла сказанного и ответила невпопад, или неуместно рассмеялась, или улыбнулась вместо ответа, когда улыбаться не следовало. Я никогда не знала, когда одиночество в очередной раз изолирует меня от людей, но оно всегда было рядом.

– Я предпочел бы жить в городе, – говорил Рэй. – Мне нравится Денвер, хотя там много проблем. Но все-таки кажется _ _ _ _, мне там легче.

– Город тебе знаком. Ты там вырос.

– Да. Но дело еще в том, по-моему, что в городе больше таких, как я.

– В смысле… как ты?

– Как мы с тобой. В городе мы могли бы устраивать вечеринки, ходить на концерты. Просто быть самими собой вместе.

Я не сразу поняла, что Рэй, вероятно, хотел бы проводить время с другими глухими людьми, а не только со мной. Я поспешила выбросить из головы заманчивую картину: мы с Рэем гуляем по городу, в котором я еще никогда не была. Можно подумать, мои родители позволили бы мне пойти с парнем на концерт или куда-нибудь еще. Можно подумать, я могла бы выбраться в Денвер.

– Ты думаешь, что здесь не можешь быть самим собой? – спросила я.

– Не всегда получается. Сэм, Луиза и другие люди изо всех сил стараются мне помочь. Да и большинство окружающих тоже. Мне повезло. Но все-таки они не до конца меня понимают. С ними я не чувствую себя вполне _ _ _ _.

Вполне самим собой? «А я сама – являюсь ли вполне собой?» – задумалась я. Как я могу быть в этом уверена, если до сих пор не знаю, что из себя представляю?

Мне пришли на память черно-белые фотографии в библиотечных книгах: люди ненамного старше меня, пережившие так много. Я тоже кое-что познала, напомнила я себе. Как те люди из прошлого, я могу заштопать носок, пришить пуговицы, сбить сливочное масло в крем при помощи простой банки… но все это не я.

Это роль, которую вынудила меня играть мечта моего отца, но роль – это не я сама. Своей мечты у меня не было. До сих пор. Мои пальцы прошлись по ладони Рэя над его большим пальцем. Я сама не осознавала, что делаю, пока не посмотрела вниз и не увидела. Казалось таким естественным – быть вместе. И я менялась с той же скоростью, с какой мы с Рэем превратились из незнакомых людей в друзей и в… нечто большее. Моя судьба казалась такой же непредсказуемой, как всходы на наших полях. Я могла зачахнуть. А могла и вырасти. Но мне предстояло измениться – это единственное, что можно было сказать наверняка.

– Сэм возвращается, – произнес Рэй, посмотрев мне через плечо, а потом добавил. – Он хочет пригласить вас на ужин.

– Что?

– Тебя и всю вашу семью.

– Ну нет, ничего не получится.

– Да ладно тебе. – Рэй снова стиснул мои руки. – Я хочу показать тебе свою комнату, все мои камни. У нас в доме висят мамины картины. Большие картины. Можно сходить к ручью _ _ _ _, когда он наполнится. А когда пересохнет, там можно отыскать что-нибудь _ _ _ _ из кварца и гранита.

– Звучит очень заманчиво.

– Что? – не понял Рэй.

Я повторила свои слова.

– Это здорово. И, Тея, – он сжал мою руку, – это часть моей жизни. Я хочу, чтобы ты узнала, как я живу.

– Я тоже этого хочу. Просто…

Как я могла это объяснить? По воле отца моя жизнь