Сны за полночь - Ольга Васильевна Ярмакова

– Я не понимаю. Кто ты? – Его голос дрожал и не подчинялся ему, но он всё-таки выдавил из себя эти нервные слова.

– Я – Алиса, Я – Юленька, Я – все те образы богоматерей и их ублюдочных детей, которыми ты потчевал меня дважды в год. Я то, к чему ты взывал столько лет, и Я то, что услышало тебя, вняв твоим мольбам и сетованиям.

Ветер спеленал Тикси до пояса, ноги замерзали и теряли чувствительность, одинокие свечи ещё отважно боролись с удушающей темнотой, подступавшей к зеркалу, бесстрашно вскидывая язычки пламени вверх.

– Я не делал ничего дурного, ничего такого запретного. Это даже не обряд и не ритуал был, а просто общение, – беспомощно лепеча, оправдывался Тикси.

– Ну да, конечно! – Алиса плотоядно смотрела на него белыми выпуклыми глазами, истлевшее платье, грязной тряпкой висело на худых костлявых плечиках. – И иконы ты вешал по незнанию, для красоты, и свечи ты зажигал от темноты, и с зеркалами ты говорил до рассвета от одиночества, папочка. Ври себе, сколько влезет, только мне не нужно. Я всё о тебе знаю.

- Это ты убила мою дочь? – Внезапная мысль пронзила его, как молния сокрушает дерево в грозу.

– Неверная формулировка, папочка. Она была готова к переходу. Твоё совершенство, твоё творение, твой Лютик. Оставалось ей помочь преодолеть этот переход. А зеркало было на виду, а его никто не догадывался укрыть от детских глаз.

– Что ты сделала с ней?!

– Она слишком много времени проводила у зеркала. Лютик пела песни, расчёсывая свои прелестные волосы, а иной раз и делилась секретами, вплотную прислонившись к зеркальной поверхности, так близко, что на стекле оставался след от её дыхания. Так близко, так сладко…

– Но это всего лишь зеркало! – закричал господин Тикси. – Все зеркала одинаковы. Это всего лишь стекляшки, в которые люди смотрятся, чтобы увидеть своё отражение.

– Зеркало не стекляшка, папочка. Ты даже не представляешь, что и кто смотрит на тебя каждый день с другой стороны, мечтая вырваться и вцепиться тебе в глотку! О, ты себе не представляешь и уже не представишь! Но… ты можешь увидеть.

– Я не хочу! – Испугался Тикси и напряг все силы, чтобы разорвать невидимые путы на ногах.

– А как же Алиса? – Существо в зеркальном омуте вновь протянуло к нему руки. – Как же Солнечная Алиса? Ты и её оставишь, а потом будешь зажигать свечи и на её два дня в году?

- Её ты тоже прибрала? – Его голос потух, на него вновь смотрела с зеркальной стороны та прежняя Алиса, дочка его друзей, живая и хорошенькая.

– Она выбрала меня. Почему-то все хорошенькие девочки так любят подолгу любоваться в зеркале своим отражением. Причесываются, корчат рожицы, или манерничают, так забавно выпячивают губки. И все, как один разговаривают с зеркалом, шепчутся в него, пестуют в нём свою гордыню и исключительность.

Существо вновь приняло свой истинный жуткий образ и разразилось ядовитым булькающим смехом. Кожа на лице полопалась и из трещин потёк гной, господина Тикси передёрнуло от увиденного. Он мысленно благодарил зеркало за то, что не чувствовал того смрада, который должно быть исходил от томящегося по ту сторону монстра.

– Все «солнечные» дети рано или поздно попадают сюда, – продолжало существо. – Зеркала для людей – это приманка, это ловушка, в которую они сами добровольно идут из чистого себялюбства. Чем больше девочка смотрит на своё отражение, тем больше света отдает ему, тем больше плоти получает её зеркальный двойник.

– Но ведь мне много лет, я тоже часто смотрюсь в зеркала и ничего такого не чувствую. – Тикси возобновил борьбу с ветром. – Я же не умер в детстве, я же живой и здоровый. Так почему именно они?

Существо замерло, но лишь на секунду, затем взгляд его стал жёстким и яростным, а черты лица исказила беспощадная и лютая улыбка. Потусторонняя Алиса смотрела на своего оппонента с крайним презрением и вожделением, не свойственным детям и людям вообще.

– А зачем нам ты? – быстро заговорило чудовище десятками голосов. - Ты не такой, как они. Ты не солнечный, ты не счастливый. Чего добился и получил от жизни ты, папочка? Семью? Ха! Пыль от неё! Дочка умерла, жена сбежала, не вынеся твой скулёж и взгляд вечно битой собаки. Кому нужен такой муж? Ты – магнит, притягивающий таких светлых детей, как Лютик и Алиса, ты наша личная приманка. Вот ты кто! До сего дня мы держали тебя в сохранности и оберегали от недугов. Разве тебя не удивляло, как и всех тех, кто контактирует с тобой каждый день, что ты чрезвычайно здоров, что тебя обходит стороной любая хворь и напасть? Разве тебе это не было подозрительным? Ну же, ответь!

Озноб пробежал по спине господина Тикси вперемешку с окаянным ветром, уже затягивавшим узел на его груди. Да, признался он себе, после смерти Лютика, он и вправду обращал внимание, что болезни словно сторонились его, в то время, как все его знакомые были подвластны нападкам сезонных вирусных атак. Но, чтобы причиной его могучего здоровья было обычное зеркало?

– Признаюсь, ты мне нравишься, папочка. Ты туп, и тёмен, как ветер, что сейчас подбирается к твоему горлу. Именно за это качество тебя и выбрали. Я выбрала тебя, папочка!

Снова разразился жуткий хохот, от которого дальше лопалась кожа на лице псевдо Алисы, а гной вытекал из гниющего тела и мутно-зелёной жижей сочился к подбородку, с которого капал крупными каплями.

– Но почему сегодня? Именно сегодня? Чем особенен этот чёртов день?! – взревел господин Тикси, чувствуя, как оковы ветра стягиваются в районе плеч.

– Нас породнила твоя кровь. Да, да, твоя бесценная кровь, которую ты капля за каплей отдавал во славу тому, что живёт и дышит за зеркалом. Хотя нет, не дышит, потому что воздуха здесь нет. Здесь лишь пустота и вечная ночь, хотя, признаюсь, что вода идеальный проводник. Я собрала всю твою кровь, до единой капли, и она, как видишь, течёт во мне, пульсирует и жаждет воссоединиться с остальной частью.

Тикси объял ужас посильнее того холода, каким окутывал его ветер, словно паук, который любовно и заботливо оборачивает свою жертву в мягкую липкую паутину, оставив затем на обед. Поздно Тикси понял свою ошибку, осознал ту беспечность, с которой он принимал особые ванны перед своими обрядами. Но он же не знал, он не понимал тогда, к чему это