Золотой ребенок Тосканы - Риз Боуэн

— Это мне-то? — прижав руку к сердцу, вопросил Джанни. — Я просто стараюсь быть гостеприимным с юной иностранкой. Не забывайте, я — счастливо женатый мужчина.

— Женатый — да, безопасный — нет, — прокомментировал парень в дальнем конце стола, вызвав громкий смех.

Вид у Джанни был глуповатым.

— Надо хотя бы угостить молодую леди получше. Хлеба и оливок маловато. Давайте закажем брускетту[35].

— О нет, не стоит беспокоиться. — Я протестующе помахала рукой. — Я пойду ужинать к синьоре Россини.

— Она еще сто лет ужин не подаст, — сказал Джанни. — Пока солнце совсем не закатится. До того вы в обморок от голода упадете. — Он встал и ушел в темноту траттории. Затем он вернулся с довольным видом.

— Они принесут нам поднос. Вот увидите, брускетта здесь очень вкусная.

Я понятия не имела, что такое брускетта. Мои познания в итальянской кухне были ограничены спагетти болоньезе и равиоли, которые продавали в жестяных банках.

Вскоре худой молодой человек в фартуке поставил на наш стол блюдо. На нем были разложены толстые ломтики поджаренного хлеба с разными начинками. Джанни посмотрел на меня с большим интересом и сказал что-то едва слышно одному из мужчин. Тот ответил. Они обменялись улыбками. Переводить мне, однако, не стали.

— Теперь пробуйте брускетту, — сказал почтенный пожилой мужчина. — Каждый кусочек с разной начинкой из тех, которые мы здесь предпочитаем. Вот куриная печень, смешанная с анчоусом, это — тапенада[36], а тут — кусочки козьего сыра с фенхелем. Ешьте. Они все хороши.

Я отчетливо понимала, что мне придется вернуться к Паоле и ужинать у нее и ужин этот будет весьма плотным, но отказать им я не могла. Они настаивали на том, чтобы я попробовала все виды, каждый раз наблюдая за моим лицом с выражением предвкушения, поэтому мне приходилось широко улыбаться и кивать удовлетворенно после каждого снятия пробы. Впрочем, это было нетрудно, потому что каждое сочетание вкусов было по-настоящему изысканным.

Я выросла на простой английской кухне — стейк и пирог с почками, пастуший пирог, рыба с жареным картофелем, бараньи отбивные. А когда я была студенткой, мои самые смелые эксперименты по части кулинарии были весьма ограничены скромным бюджетом и включали китайские и индийские блюда (или, скорее, английские версии этих блюд). Поэтому я не была знакома ни с чесноком, ни с базиликом, ни с другими специями, придававшими вкус всему, что я пробовала.

Когда еда и вино совсем перестали в меня помещаться, я попыталась откланяться, убеждая их, что Паола ждет меня на ужин и опаздывать неприлично. Джанни, который порывался показать мне своих овец и настоял на брускетте, немедленно вскочил.

— Я исполню долг гостеприимного хозяина и провожу юную леди домой, — заявил он.

— О нет, спасибо. Здесь недалеко, и я знаю путь, тем более что еще не стемнело, — отнекивалась я, путаясь в итальянских словах из-за того, что выпила слишком много вина.

— Но меня это вовсе не затруднит, — настаивал Джанни. — Я тоже хожу домой через туннель. Идемте.

Он придержал меня за локоть и помог подняться на ноги. Мне как-то не слишком нравилась идея идти с ним по длинному темному туннелю, хотя я и не думала, что он что-нибудь попытается сделать в месте, крик из которого будет слышен за столом. К счастью, все решилось до того, как мне удалось сочинить веский повод для отказа.

— Не придумывай, Джанни, — раздался голос в конце стола. Я посмотрела на крупного мужчину в изношенной майке. — Я все равно иду мимо дома Паолы, а мне пора, иначе моя жена все уши мне прожужжит. Идемте, синьорина, со мной вы будете в безопасности. У меня десятеро детей, и я женат на мегере, с которой приходится быть паинькой.

За столом раздался добродушный смех, но седовласый сказал:

— Да, синьорина, с Альберто вам ничего не грозит.

Я поблагодарила их за гостеприимство и решила напоследок еще раз отметить невероятное качество их оливкового масла. Лица вокруг осветились широкими улыбками. Ну, хотя бы, что-то я сделала правильно.

— Итак, до завтра, синьорина. — Джанни все еще стоял рядом со мной. — В любое время, когда захотите посмотреть на моих овец и мой сыр, приходите и найдите меня, хорошо? Я могу рассказать вам много интересного, в том числе и о временах войны.

— Да что ты знаешь о войне? — разозлился один из парней. — Ты был ребенком. И здесь не было боев. А вот мы можем рассказать ей, на что была похожа война.

— Я был ребенком — да, но я выполнял поручения, передавал сообщения для партизан и многое видел, — возразил Джанни. — Думаю, вам это будет интересно, синьорина.

— Вечно ты лезешь со своими выдумками. — Альберто отодвинул его в сторону и взял меня за руку, чтобы вывести из толпы.

— Этот Джанни — просто индюк надутый, — поведал мне Альберто. — Смело можно делить все, что он скажет, надвое, синьорина. В военное время он и правда передавал сообщения, но они предназначались для торговцев с черного рынка, а не для партизан. Ни один партизан не доверил бы ему важных сведений. Он бы разболтал об этом кому не следует и выдал все немцам, если бы они допросили его.

Мы шли в тишине через площадь и туннель. Я подозревала, что говорить моему спутнику сейчас трудновато и наверняка он уже спрашивал себя, что ответить своей сварливой жене, когда та узнает, что его видели с молодой леди.

С другой стороны туннеля мы вышли в тающие розовые сумерки. Летучие мыши порхали вокруг и бесшумно падали вниз перед самым нашим носом, охотясь на комаров, которые гудели вокруг. Мы дошли до парадной двери Паолы.

— Мы пришли, синьорина, — сказал Альберто. — Желаю вам приятного аппетита к вашему ужину и добрых снов. — Он со старомодной галантностью поклонился, а затем пошел дальше по тропинке, ведущей в долину.

Глава 16

ХЬЮГО

Декабрь 1944 года

Посреди ночи Хьюго проснулся, стуча зубами. Его колотил озноб. Он сел и нащупал рубашку Гвидо, которую сунул в парашютную сумку, чтобы подложить под голову. Ему потребовалось время, чтобы вытащить ее, снять куртку и надеть рубашку. Она пахла сырой овечьей шерстью, но на самом деле была совсем сухой. Пока Хьюго возился, снова пытаясь натянуть куртку, дрожь одолела его окончательно. Он попытался свернуться калачиком, но с шиной на ноге это было невозможно.

В конце концов, озноб прекратился, оставив его измученным и мокрым от пота,