Колыбель - Валерий Владимирович Митрохин

говорить нечего — согласится, не раздумывая ни мгновения. Воспользоваться такой возможностью ей разве только смерть помешает! Смерть! До лагеря Мария боялась одного этого слова. А теперь в смерти ей видится избавление от рабства.

Варька в тот день, как всегда, пошла к проволоке, едва только заключенным было разрешено пообщаться с родными и знакомыми, пришедшими из города и окрестных деревень. Мария лежала, подмостив под спину жалкие остатки кофты той самой женщины, что разбирается в болезнях. Врачихе привезли другую кофту, а эту она отдала Марии. В барак вернулась Варька:

— Очнись, Машка! К тебе пришел твой дядька, он ждет.

— У меня нету дядек. — Мария с трудом поднялась.

— Как так?! Вспомни! Страшненький такой, хромает, нос картошкой...

И Мария вспомнила: есть кто-то хромой, в городе. Только не дядька, а брат то ли двоюродный, то ли троюродный, словом, есть тут материн племянник — Демидушка, окалеченный белобандитом в самом конце гражданской войны.

Мария никогда не видела Демидушки. Но не раз слыхала про него от мамки. Демидушка же из-за своего уродства по гостям не ходил и не ездил, хотя родичей имел как в городе, так и по округе немало. Мария шла к проволоке, не понимая, как же они узнают друг дружку. Демидушка ее окликнул: «Машка, сюда, сюда!» Она увидела небритого широкоплечего человека невысокого роста. На нем были почти новая ватная фуфайка, шапка с кожаным верхом — старая, потертая, и новенькие, прямо только что сплетенные постолы. Ремешки их ловко охватывали щиколотки, голени обмотаны темно-синей байкой. Мария сразу обратила внимание на то, что обмотки в обувь не заправлены. Позже, когда куски добротной матросской фланели перекочевали с Марией в барак и Варька, следуя примеру Марии, обмотала поясницу и бедра, когда они согрелись, Мария поняла: Демидушка не подведет. Уж если он предлагает бежать, то наверняка обдумал все. Им надо лишь согласиться, не сдрейфить, и он их спасет.

— Я чистю фюрерам клозеты. Иногда привожу на эту свалку. У городи две свалки. Одна — тама, откуда в твою деревню можна добраться, а другая тут, возле этого лагеря. Вот я и кажу, этава: сховайтеся на свалке, закопайтесь под лодку, я вас потом заберу. Меня никто не трогает. Я у них, этава, за дурня... Отвезу вас на ту свалку. А вы оттуда в деревню рванете. Не бойся. Послезавтра я подъеду под конец дня.

И Демидушка ушел.

Когда Мария окончательно решилась сама, разбудила Варьку, рассказала ей.

— Я согласна! — сразу сказала та. — Он пусть лишь вывезет нас, а потом мы и другим поможем этим путем уйти на свободу.

— Как? — поразилась Мария.

— Ну, твой дядька, или кто он там тебе, приедет еще и еще раз...

— И вывезет всех! — яростно продолжила Мария. Крик этот вырвался непроизвольно. Близлежащие узницы потревоженно завозились, но никто так и не проснулся.

— Конечно, вывезет! — продолжала Варька.

— Да в уме ли ты? Не-воз-мож-но! Не потому, что риск, а потому, что сразу же после того, как сбежим ты да я, как только нас недосчитаются, будут усилены посты.

— Тогда беги сама, я не могу бросать людей!

— Одумайся, Варя!

Варька порывисто обхватила Марию за плечи:

— Машка, беги одна. Тебе надо. Ты кашляешь страшно, а я останусь... и не говори мне ни слова... Не могу я так. Что я, лучше других?

— Тогда и я остаюсь, — со слезами прошептала Мария. — Остаюсь...

В следующее воскресенье Мария сама вышла к проволоке.

Демидушка ничего не спросил. Он только сказал, что, наверное, будет десант, уж очень фюреры психуют. А коли так, то и лагерь могут уничтожить. «Всех, этава, погубят... Взатрева будь напоготове...» Только ушли от проволоки посетители, как ворота лагеря отворились и охранники стали грузить в машины пожилых. Молодых узников собрали в один барак и заперли, чего никогда не делали. Мария рассказала Варьке все, что узнала от Демидушки. Варька промолчала. На следующее утро в лагерь привезли на нескольких машинах новеньких. Все молодые — не старше двадцати лет. Сменивший старика Почечник кричал, ведя утром в карьер: «Ударно! Ударно! Еще один недель и нах вермахт...»

— Ну нет, я не поеду к ним, — шептала Варька. — Удавлюсь, но останусь на Родине.

Поработав до перерыва, обе схватились за животы. Почечник разрешил сходить на свалку. Вернулись и через несколько минут схватились снова. И так несколько раз. Почечник подозвал одного из охраны и велел отвести их в лагерь. «Карантин, карантин! — орал Почечник. — Шнель, шнель...» Это значило, что назад пути не будет. Если им сегодня не удастся уйти, их увезут, как всех попадавших в карантинный сарай.

Конвоировал их тихий солдат, лицо испуганное. Варька упала и поползла в сторону свалки. Немец пискнул: «Хальт!» — и, видя, как в судорогах корчится Мария, прикусил язык. Терпеливо ждал их возвращения. Они не спешили. Наконец кое-как выбрались. Но, не пройдя и десяти шагов, снова упали. Немец постоял, оглянувшись по сторонам, поднял винтовку, навел ее на Марию. Та помертвела. Перевел оружие на Варьку... Но тут же в раздумье опустил оружие. Когда Мария открыла глаза, то немца рядом уже не было. Он возвращался в карьер, видимо, рассудив, что никуда эти несчастные не денутся. Полежат на свалке, пока поведут назад всех, оклемаются. Куда им таким бежать! Да и бежать отсюда невозможно. С одной стороны карьер, с двух других — море и лагерь. С четвертой — хорошо просматриваемая свалка. Так они и остались. Притворяться им особенно не надо было. Тощие, с землистыми лицами, они и на самом деле походили на больных дизентерией. Дизентерия изматывала и крепких людей быстро. Таких даже не успевали вывезти из карантинного сарая.

Полежав для вида еще полчаса, Мария и Варька поползли в глубь свалки. Они искали, как советовал Демидушка, разбитую лодку. Она должна лежать килем вверх. Вскоре и наткнулись на нее, полузасыпанную мусором. С трудом подлезли под нее, затаились. Демидушка появился сейчас же. Видно, ждал где-то неподалеку.

Они перебрались в бестарку. Сверху Демидушка взгромоздил останки лодки. Рисковал он, конечно, сильно. Случись на пути его колымаги глаза, которые видели, как неделю назад Демидушка вез эту дырявую лодку на свалку, все пропало бы. Самое главное, добраться до