Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

– Божией милостию уже целое столетие сей град, Толедо, находится в Наших королевских руках. Мы соизволили сделать его Нашей столицей, Мы отстроили его, укрепили, оградили от набегов неверных. Однако, преуспев на поприще чести, веры и в ратных подвигах, Мы до сих пор не имели досуга, дабы обратиться к другим делам, кои, пожалуй, можно счесть за роскошные излишества, однако королям подобает роскошь и величие. Чтобы далеко не ходить за примером, сошлюсь на то, что Наши друзья из южной страны, дон эскривано и его дочь, глядящие на Наши города и здания взором посторонним и непредвзятым, сочли Наш королевский замок в Бургосе голым и неуютным. И вот в минуту досуга Нашему Королевскому Величеству пришла счастливая мысль отстроить Наш заброшенный Паласио-де-Галиана, сделать его еще красивее, чем был он прежде. И да узрит весь свет, что Мы больше не прозябаем в нищете, что и Мы способны возводить роскошные строения, ежели у Нас явится к тому желание.

Столь длинные и гордые речи дон Альфонсо произносил разве что во время государственных церемоний, и гости, мирно сидевшие на берегу за остатками трапезы, были немало изумлены.

А король обратился к Иегуде, уже без излишней торжественности:

– Что ты по этому поводу думаешь, мой эскривано? Ведь ты знаток в таких делах.

– Твой загородный дом Галиана, – неторопливо начал дон Иегуда, – расположен в прекрасном месте. Прохлада реки отрадна, вид на твою славную столицу великолепен. Потратить труды на восстановление сего дворца было бы удачной затеей.

– В таком случае Нашему Величеству угодно восстановить Галиану, – недолго думая, решил король.

– Но есть одно препятствие, государь, – почтительно возразил Иегуда. – У тебя много отважных солдат и прилежных ремесленников. И все же твои мастера и ремесленники еще не достигли искусства, которое позволило бы отстроить сей дворец так, чтобы он был достоин твоего величия и твоих желаний.

Лицо короля омрачилось.

– А твой собственный большой дом? – спросил он. – Ведь ты же отстроил его в краткий срок, и отстроил роскошно?

– Я тогда выписывал мусульманских зодчих и мастеров, государь, – негромко, деловым тоном ответил дон Иегуда.

Все неловко молчали. Христианский мир вел священную войну против неверных. Пристало ли христианскому королю выписывать мусульманских мастеров? И захотят ли мусульмане строить дворец христианскому владыке?

Дон Альфонсо обвел взглядом лица придворных. На них было написано ожидание, но не насмешка. В лице еврейки тоже не было насмешки. Но что, если в душе у нее все-таки таится обидное сомнение: дескать, он, Альфонсо, не в состоянии отстроить ничего, кроме своих старых мрачных крепостей? Неужели такая малость, как восстановление загородного дома, не по силам ему, королю Толедо и Кастилии?

– В таком случае выпиши мне мусульманских строителей, – бросил он как бы мимоходом; затем нетерпеливо добавил: – Я твердо намерен восстановить Галиану.

– Коль скоро ты так приказываешь, государь, – ответил дон Иегуда, – я поручу дело моему Ибн Омару, пусть выпишет нужных тебе мастеров. Он знает, что к чему.

– Хорошо, – сказал король. – Проследи, чтобы дело шло без задержки. А теперь домой, господа! – заключил он.

Ни во время прогулки, ни за обедом он ни разу не обратился к донье Ракели.

Глава 6

Дону Альфонсо все сильней недоставало умиротворяющего присутствия Леонор. К тому же королева переносила свою беременность довольно тяжело, а роды ожидались через шесть-семь недель. Неловко было оставлять ее одну. Альфонсо послал к ней гонца с сообщением, что скоро сам прибудет в Бургос.

Донья Леонор не серчала на него за долгое отсутствие. Она понимала, как мучился он вынужденным бездействием. Понимала, как не хотелось ему встречаться при бургосском дворе с рыцарями, отправлявшимися в Святую землю. Она была благодарна мужу за то, что он все-таки приехал.

Она старалась показать дону Альфонсо, что отлично его понимает. Ей и самой больно, но ничего не поделаешь, Кастилия вынуждена соблюдать нейтралитет. Донье Леонор было известно, как глубоко засела обида в сердце дона Педро. Она знала: даже если бы удалось заключить союз с Арагоном, мстительное чувство не изгладилось бы в душе молодого государя, между ним и доном Альфонсо шли бы непрерывные дрязги из-за верховного командования, а в таком случае поражение было бы неизбежно.

Умными речами она внушала королю, что для победы над собой ему потребовалось не меньше мужества, чем для ратных подвигов. Все хорошо понимают, что его бездействие вызвано злосчастным стечением обстоятельств.

– Ты по-прежнему первый рыцарь Испании и лучший ее герой, ты, мой Альфонсо, – сказала она, – и это известно всему христианскому миру.

От ее слов у Альфонсо потеплело на сердце. Она его дама, его королева. Как мог он так долго оставаться в Толедо без ее успокоительных слов, без ее совета и поддержки?

Он, в свою очередь, старался понять ее лучше, чем понимал прежде. До сих пор он считал каким-то дамским капризом, что она предпочитала свой Бургос его столице, Толедо. Только теперь он понял, до чего глубоко укоренилась такая привязанность в натуре Леонор. Ведь детство ее прошло при дворах отца и матери – Генриха Английского и Эллинор Аквитанской[67], где очень заботились о высокой образованности, об учтивых манерах. Немудрено, что ей трудно было освоиться в его далеком Толедо. Бургос лежал на пути у пилигримов, направлявшихся в Сантьяго-де-Компостела, и отсюда легче было поддерживать сношения с утонченными христианскими дворами. В гостях у доньи Леонор нередко бывали рыцари и придворные поэты ее отца и сводной сестры – принцессы Марии де Труа[68], самой прославленной из всех дам христианского мира.

Глазам дона Альфонсо, умудренным разлукой, по-новому представился и сам облик Бургоса. Ему стала внятна суровая, сосредоточенная красота древнего города, который скинул с себя все мавританские прикрасы и гордо высился к небу, величественный, чинный, суховатый, христианский. Ну и глупец же он, если хоть на мгновение мог устыдиться своего благородного рыцарского Бургоса из-за пустого слова, брошенного глупой девчонкой.

Его брала досада, что он распорядился отстроить Галиану во всей ее прежней мусульманской роскоши. Он ничего не сказал о том донье Леонор. Сначала ему казалось, что, восстановив прекрасный дворец, в летний зной так и манивший прохладой, он сможет уговорить королеву почаще бывать в Толедо, каждое лето проводить там по нескольку недель. Но теперь он понимал – Галиана ей не понравится. Леонор присуще чувство меры, ей по нраву сдержанность, серьезность, ясные очертания. Изнеженная роскошь, замысловатость, игра орнаментов и переливов – все это не для