Переполох на загонах - Платон Головач

По одному, ссылаясь на то, что пора скот кормить, мужчины разошлись. Но к вечеру над кузницей взвился в морозном воздухе седой редкий дымок, и кузница, давно молчавшая, отозвалась звоном железа, скороговоркой мо­лотков. Ремонтировали плуг Клемса. Опять к кузнице пришло несколько мужчин. Они смотрели на плуг Клемса, на новый сошник, на хорошую работу кузнецов и прики­дывали, сколько стоит такая работа. Хотелось им, чтоб об этом сказали сами кузнецы. А кузнецы шутили, говорили, что если бы за деньги все это делать, работа стоила бы не меньше пяти рублей. А вечером опять мужчины ушли от кузницы, не обещая, что принесут плуги, пошли, что-то обдумывая.

Назавтра утром в кузницу принесли еще два плуга и собранное их хозяевами железо. Кузница опять ожила, опять отозвалась звоном металла, а перед полуднем опять замолчала и опять кузнецы тосковали без работы.

— Может, еще собрание созвать? — спросил Клемса Клим,— не то вся работа сорвется...

— То же и на собрании скажут. Как медведи. У-у, чтоб их!.. Надо эти плуги отдать, может, тогда при­несут.

И действительно, через некоторое время после того, как из кузницы унесли мужчины свои отремонтирован­ные плуги, колхозники друг за другом понесли на плечах плуги, бороны, неисправные колеса повозок. И вскоре в кузнице не хватало места.

А на третий день, в полдень, к Клемсу пришли два колхозника и, посидев, пока кузнецы обедали, предло­жили:

— Пойдем разве к нам. Ицка ко мне, а Тихон к не­му,— сказал один из мужчин,— а начальник-бригадир у нашего начальника останется или к другому кому-ни­будь... Люди работают, так чего ж...

А еще через четыре дня, в воскресенье, деревня празд­новала. Крестьяне сошлись у кузницы, курили, беседо­вали и отговаривали от работы кузнецов:

— Человек не машина, требует отдыха, а вы почему? Оно не то что в воскресенье, так отдыхать. У вас, у го­родских, оно по-новому, но сегодня вместе с нами и от­дохнули бы.

— Мы ночыо отдохнем,— ответил Клим,— или когда работы не будет. Отдыхать мы мастера, но ведь и у вас вот надо закончить работу и в другом месте успеть...

— А в другом пускай другие.

— Пускай-то пускай, но других в вашем районе нет. Где свои кузнецы, а где мы должны...

— Ну, а вас как это,— спросил один из крестьян,— казна послала, чтобы мужику помочь, или как?

— Ага, а то ведь,— отозвался другой,— работают люди, а мы и не знаем, может, заплатить что надо, так собрали бы... сообща, люди ведь столько работали...

Крестьяне насторожились, ждали, что ответят куз­нецы. А может, и действительно надо платить? И многие уже прикидывали, сколько выпадет на их долю.

Над кузницей вьется, порхает клубками сизый дым. Возле самой кузницы, у стены, телеграфный столб, и от ветра провод на столбе непрестанно гудит: гу-у-у, гу-у-у, гу-у-у, г-у-у — не умолкает. Гул этот словно далекие-далекие гудки. Клим глянул на крестьян, сказал что-то Ицке и вышел из кузницы:

— Вот дядька спрашивает, как мы работаем? Я ска­жу и про это. А прежде немного правды вам скажу, так вы за нее не серчайте.

— Мы чего ж,— отозвалось несколько голосов,— мы правды не боимся. Правду говори...

— Так вот я и скажу,— начал Клим.— Мы знаем, как вы опасались, что не отдадут вам плуги, когда при­несете ремонтировать, опасались и того, что много за ра­боту платить придется. Поэтому никто из вас не хотел в хату пускать, говорили, что не нужна вам бригада. Но это ничего, это прошло. Мы, вот я и товарищи мои, понимаем, что вы не сами это, что вас запугали. Есть та­кие люди, враги ваши и наши, они против колхозов раз­ные слухи пускают, они стращают крестьянина колхо­зом, как некогда попы стращали адом... Не надо верить этим людям. Мы не ради наживы к вам приехали. Нас сюда партия и рабочие прислали, чтобы помочь колхозу вашему подготовиться к севу, мы вашу жизнь за это вре­мя близко увидели, лучше познакомились с ней. Она не­хорошая, надо жизнь другую, новую делать, не такую. Для этого вы объединились в колхоз. А строить новую жизнь будут помогать вам и партия, и власть, и рабочие. Хотите вы или нет,— говорил он, улыбаясь,— а рабочие будут приезжать, как и мы вот, и будут помогать вам, чтобы вы скорее вышли из этой тяжелой темной жизни, чтобы скорее позабыли про нее... А на вас мы не сердим­ся, мы знаем, что вас слухами разными запугали, что не сами вы это...

Крестьяне стояли молча. Когда Клим закончил, Ашурок Петров тихо сказал:

— Оно правильно, товарищи, что нас пугают, по-вся­кому пугают...

— А не надо верить всяким слухам,— ответил Клим. Ашурок не сказал больше ничего. А кто-то другой заме­тил:

— Мы темные, всего мы боимся, сами себя даже бо­имся иногда.

А еще через два дня кузнецы уехали из Терешкиного Брода.

* * *

Вечером, когда густые сумерки наступившей ночи окутали покоем и тишиной деревню и поле, на хутор к Мышкину пришло двое мужчин. Один из них подошел к окну и три раза стукнул в ставень. Вслед за этим звяк­нул засов двери, и на двор вышел хозяин.

Втроем они отошли под поветь и сели там на досках.

Все вокруг дышит глубоким покоем. В этом покое глохнут и пропадают все звуки, и тишина от этого ка­жется настороженной. Из-под повети плывет тихий, мяг­кий шепот трех голосов. Если бы их услышал кто-нибудь близко, он узнал бы знакомые голоса Мышкина и Горбуля Захара и отличил бы какой-то совсем чужой, ко­торого не слышал ранее, голос. Все трое говорят по оче­реди.

Горбуль: — Я принес от батюшки евангелие. Старое, небольшое, в самый раз.

Мышкин: — Он ничего тебе не говорил?

Горбуль: — Ничего. Советовал остерегаться после этой бумажки.

Незнакомец: — Никто ничего не подумает, а то, что надо, мы сделаем.

Мышкин: — А с одеждой как?

Незнакомец: — Как раз под нищего.

Мышкин: — Надо сегодня же пойти и проситься к кому-нибудь на ночь. Ночью кое-что сказать.

Незнакомец: — Надо идти в хату, где старики.

Горбуль: — Я покажу, к кому идти.

Мышкин: — Только чтобы, не дай бог, не узнали, что вы нарочито. Надо не очень чтобы говорить, а лучше их расспросить о жизни и намекнуть на одно, на другое. Если спросят откуда, скажете, что из коммуны,