#Мы никогда не знаем… - Ирина Борисовна Оганова

Они ехали по стритам и авеню Манхэттена. Нью-Йорк, как всегда, горел окнами и рекламами до самого неба. Соня сравнивала ночной Нью-Йорк с наряженной новогодней ёлкой, празднично сверкающей огнями. Питер в то время был ещё совсем темным, и такая иллюминация поражала.

Носки и футболки не понадобились. Они ни разу до её отъезда не вышли из номера. Две ночи, целый день и ещё утро… Любили друг друга, заказывали бесконечную еду, спали, просыпались и опять любили. Часы исчезали на глазах, было обидно тратить время на сон, но силы таяли, и кто-то из них сдавался и засыпал первым, но даже во сне они ни на минуту не отпускали друг друга.

– Как я буду жить без тебя? Без твоих рук, твоего тела? Ты пахнешь печенюшками!

– Да ну тебя!

Соня попыталась выбраться из его объятий.

– Отпусти! Я в душ.

– Нееееееет! – Виктор изобразил отчаянный протест и ещё сильнее прижал к себе.

– Ты сейчас мне что-нибудь сломаешь. Вик, ну отпустиииии! Не хочу пахнуть печенюшками.

Соня, как капризная маленькая девочка, тянула и слегка картавила слова. Ему это нравилось, а ей казалось непривычным, и она удивлялась сама себе, вспомнив, как это всегда невыносимо раздражало в других. Она сдавалась, и ей становилось все равно, чем она пахнет и как выглядит. Он обожал её, и это было настоящим и не требовало доказательств. Его руки то становились невесомыми и едва скользили по её телу, то вдруг набирали силу и безжалостно причиняли боль, которой она не хотела противиться.

– Я хочу, чтобы ты зависела от близости со мной! Чтобы вспоминала… Хочу стать лучшим, необходимым. Я начинаю зависеть от тактильного контакта с тобой. Ты понимаешь меня?

– Понимаю… – тихо отвечала Соня.

Он был прав, и с этой правдой ей предстояло жить целый год – в лучшем случае.

Они стояли в аэропорту, никто не решался заговорить первым. Виктор держал её за руку, потом отпускал и снова хватался, как будто пытался остановить, не дать исчезнуть. Он выглядел уставшим, потерянным, пытался улыбаться, и от его улыбки становилось не по себе. Соня была как во сне, не понимая, зачем она здесь и куда собирается. Она шла на посадку, оставляя позади, как ей казалось, самое важное, что произошло в её жизни. Перед ней была пропасть, и не было шанса что-либо изменить.

Ей надо было наговорить ему тысячу слов, а она лишь бросила короткое:

– Я позвоню тебе, как будет возможность.

Соня запомнила его глаза. Они стали чужими и холодными за одну секунду. Разве могла она ему все объяснить, повиниться, что однажды продалась с потрохами, потому что не видела другого выхода. Может, он и был, но она выбрала самый лёгкий, и есть в этом и его вина, что не дождался, не поверил, сдался. Виктор ничего не спросил, как она жила всё это время, значит, знал. Или только самое главное, что не одна и у неё сын? Аня дружила с Вики, она и рассказала ему обо всём. А он верил, что однажды они опять будут вместе! Так и получилось.

Если бы я верила, что-то могло быть иначе?

Соня укуталась в плед и решила, что надо непременно заснуть. Перед глазами стояла Анна – точь-в-точь как на том портрете у Стеллы в гостиной, только теперь она смотрела с нежной печалью и участием, как может смотреть только очень близкий и родной человек. Соне хотелось рассказать о себе, о Викторе, услышать её скрипучий голос: «Ну что, вляпалась, старушка? Я тебя предупреждала!»

Не было сил, все плыло перед глазами.

Анечка и так теперь всё знает и о себе, и о нас с Ленкой! Это мы тут, как слепые котята, тыкаемся по жизни, ищем себя, свою дорогу, заблуждаемся, сожалеем, радуемся и продолжаем свой путь, множа потери и разочарования…

Поначалу было совсем трудно, скорее – невыносимо, спасали Лиза и Олежка, который менялся с космической скоростью и становился забавней с каждым днём.

Соня была уверена, что никогда никого не полюбит так же сильно, как дочку, оттого о втором ребёнке не помышляла, она и себе бы не призналась, что обожает сына особенной любовью, не сравнимой ни с чем.

Без особой радости взяла няньку, и то только по настоянию Сергея, вроде справлялись как-то.

– Прилипла к сыну, вечно сюсюкаешь, расцеловываешь. Ты мне бабу не расти из него! Ничего, пусть подрастёт немного, в спорт отдам, в бокс или пусть в хоккей играет.

– А если он не захочет? Может, в фигурное катание или балет?

– С ума сошла! – он даже не дал ей договорить. – Ты хоть думаешь, что несёшь? Я тогда вам обоим такой балет устрою! – кипятился Серый, не догоняя её шуток.

Няньку выбирала долго, придирчиво приглядывалась к кандидатурам в агентстве по найму персонала, и всех браковала: то слишком любезная, то чересчур заумная. На одной остановилась, так через неделю уволила, не понравилось, что во все лезет и порядки свои устанавливает, будто она сына своего хуже знает, что ему и как надо.

Матери по телефону пожаловалась – она контакт сослуживицы своей скинула, очень рекомендовала: вместе в поликлинике работали, и дети у неё большие, не завязана на них. Соне Антонина понравилась – добрая, тёплая толстуха, и медработник в доме не помешает. Тоня приходила с утра, а к вечеру уходила, коли надо – задержится, и с Наташей сдружилась, а это дело непростое, той редко кто нравился.

Сергей последнее время сам не свой ходил, вечно где-то пропадал или запирался в кабинете с дружками и орал на весь дом – то чаю ему принеси, то ещё чего. Его волнение передавалось Соне, и она начинала бояться, сама не понимая чего. Рассказывать о своих проблемах было не в его правилах, даже не принуждал ходить на похороны друзей, которые прилично участились и росли пропорционально их достатку.

О Викторе порой забывала, не хотелось иметь глупых надежд, как и пустых телефонных слов. Смогла бы она, интересно, найти понимания у Серёги, как Вики у Дины? Скорее всего, нет, с переломом челюсти уже лежала бы в какой-нибудь частной клинике, в лучшем случае.

Его грубость и жлобство раздражали до рвотного, в то же время было нечто, за что она начала несколько по-другому относиться к своей жизни с ним, и даже переживала: не дай Бог что! Сергей, как шальная дикая собака, оберегал