Славно, славно мы резвились - Джордж Оруэлл

Таким образом, сходство романа Замятина с «О дивным новым миром» действительно бросается в глаза. Но хотя роман этот сделан слабее – сюжет его рассыпается на эпизоды и слишком рыхл, чтобы его здесь пересказывать, – он, в отличие от книги Хаксли, имеет политическую составляющую. У Хаксли проблема «природы человеческой» до известной степени решена, ибо предполагается, что в результате пренатальной подготовки, а также с помощью таблеток и гипнотического внушения развитие каждого человеческого организма может быть направлено по желаемому пути. Ученого высокого класса – Альфу – произвести так же просто, как и недоумка – Эпсилона – в любом случае рудименты первобытных инстинктов, такие как материнское чувство или стремление к свободе, подавляются с одинаковой легкостью. В то же время остается не вполне понятным, почему общество должно иметь столь сложную структуру, как это представлено в романе. Цель состоит не в эксплуатации ради достижения экономических целей, но ведь стремления запугать и подавить тоже нет. Нет ни голодных очередей, ни садизма, ни вообще насилия в любом виде, – ничего. У тех, кто пребывает наверху, нет особых мотивов там оставаться, и, хотя каждый по-своему и безотчетно счастлив, жизнь превратилась в такую бессмыслицу, что трудно поверить, будто ее вообще можно выдержать.

В целом книга Замятина более актуальна, чем роман Хаксли. Несмотря на уровень образованности и бдительность Хранителей, у них сохранилось много первобытных человеческих инстинктов. Героя – повествователя романа, Д-503, – одаренного инженера и вместе с тем несчастного заурядного обывателя, напоминающего чем-то лондонского Джона Смита или Билли Брауна, только из страны Утопии, постоянно преследуют, не дают покоя атавистические комплексы. Он влюбляется (что, конечно, считается преступлением) в некую I-330 – участницу подпольного движения сопротивления, которой удается вовлечь его на время в подрывную деятельность. С началом восстания выясняется, что врагов у Благодетеля довольно много и что все эти люди не только жаждут избавиться от власти Государства, но и находят удовольствие – в те минуты, когда их окна занавешены, – в таких грехах, как курение сигарет и употребление алкогольных напитков. В конце концов Д-503 избегает последствий своих необдуманных действий. Власти объявляют, что причины недавних беспорядков обнаружены: это болезнь, которой подвержены некоторые человеческие особи, и именуется она воображением. Обнаружен медицинский центр, специализирующийся на подобных отклонениях, и отныне болезнь лечится радиотерапией. Д-503 делают операцию, после которой он с легкостью делает то, что ему должно – и он всегда об этом знал – сделать, то есть выдает своих сподвижников полиции. С полным хладнокровием наблюдает он за пыткой I-330, которую помещают в стеклянный колокол и пускают туда сжатый воздух.

«Она смотрела на меня, вцепившись в ручки кресла, – смотрела, пока глаза совсем не закрылись. Тогда ее вытащили, с помощью электродов быстро привели в себя и снова посадили под Колокол. Так повторилось три раза – и она все-таки не сказала ни слова.

Другие, приведенные вместе с этой женщиной, оказались честнее. Многие из них стали говорить с первого же раза. Завтра все они взойдут по ступеням Машины Благодетеля».

Машина Благодетеля – это гильотина. В замятинской Утопии происходит много казней. Казни носят публичный характер, они осуществляются в присутствии Благодетеля и сопровождаются триумфальными одами в исполнении официальных поэтов. Естественно, гильотина – это не давнее грубое сооружение, но основательно усовершенствованная модель, которая уничтожает жертву мгновенно, превращая ее в струю дыма или лужицу чистой воды. Казнь представляет собой, по сути, человеческое жертвоприношение, и сама сцена обставляется в духе античности с ее жестокими казнями рабов. Именно это интуитивное осознание иррациональной стороны тоталитаризма – человеческие жертвоприношения, жестокость ради жестокости, поклонение Лидеру, которому придаются все атрибуты божества, – и ставит книгу Замятина выше романа Хаксли.

Понять, почему публикация ее была запрещена, несложно. Одного только диалога (я привожу его в слегка сокращенном виде) между Д-503 и I-330 вполне хватило бы, чтобы цензоры схватились за свои синие карандаши:

«Это немыслимо! Это нелепо! Неужели тебе не ясно: то, что вы затеваете, – это революция?

– Да, революция! Почему же это нелепо?

– Нелепо – потому что революции не может быть. Потому что наша революция была последней… Это известно всякому.

– Милый мой, ты – математик… Так вот: назови мне последнее число.

– То есть? Я не понимаю, какое – последнее?

– Ну – последнее, верхнее, самое большое.

– Но, I, это же нелепо. Раз число чисел бесконечно, какое же ты хочешь последнее?

– А какую же ты хочешь последнюю революцию?»

Легко привести и иные примеры в том же роде. В то же время вполне можно предположить, что Замятин целил своей сатирой именно в советский режим. Роман писался незадолго до смерти Ленина, о сталинской диктатуре автор никак не мог задумываться, а ситуация в России 1923 года была далеко не такова, чтобы восставать против нее на том основании, что жизнь становится слишком спокойна и комфортабельна. Других книг Замятина читать мне не приходилось, но из работы Глеба Струве я узнал, что какое-то время он провел в Англии и написал несколько едких сатир на английскую действительность. Из романа «Мы» видно, что этот писатель испытывает явную тягу к примитивизму. Брошенный в тюрьму царским правительством в 1906 году, оказавшийся едва ли не в той же камере той же тюрьмы при большевиках в 1922-м, он имеет все основания не любить политические режимы, при которых ему пришлось жить, но книга его – это не просто выражение оскорбленного чувства. В конечном итоге это исследование Машины – джинна, которого человек бездумно выпустил из бутылки и теперь не знает, как загнать обратно. Это книга, которую стоит поискать в магазинах, как только появится ее английское издание.

«Трибьюн», 4 января 1946 г.