Неисправимые - Наталья Деомидовна Парыгина

И эта последняя неприятность показалась Ниловой самой огорчительной из всех. Она тихо плакала, не вытирая слез, и две крупные капли, скатившись по щекам, упали в кастрюльку.

Тот мир, в котором она жила, гордясь собою, своим сыном и мужем, вдруг распался, и она почувствовала себя беспомощной, одинокой и жалкой. Авторитет родителей… Никакого у нее нет авторитета. Эдик не уважает ее, просто не считается, а Иван… Ему ни до чего нет дела. Знает только свой завод и рыбалку. Она бросила работу ради семьи, ради сына, а жертва ее оказалась неоцененной и ненужной. Эдик груб, плохо учится, а теперь связался с какой-то компанией. Придется дать ему денег, а то он бог знает что может натворить…

И Елена Васильевна пошла, достала из шкатулки две десятки и швырнула их на диван.

— Возьми!

И тут же потребовала выкуп:

— Но ты должен заняться математикой.

— Я подумаю, — снисходительно проговорил Эдик.

Елена Васильевна взглянула на часы и кинулась к умывальнику: вот-вот придет муж. Она умылась холодной водой и припудрила покрасневшие глаза.

Когда Нилов вернулся с работы, он не обнаружил и следа ссоры. По молчаливому сговору и мать и сын не подали вида. Елена Васильевна обычно скрывала все проступки Эдика, отчасти не желая тревожить мужа, отчасти из самолюбивого опасения, что он может обвинить ее в неправильном воспитании сына. Постепенно это вошло в привычку.

Это потом, позже она возненавидела меня. Несправедливо возненавидела: я никогда не желала ей зла.

Да, это потом… А тогда, через неделю после нашего разговора, она прибежала благодарить меня и даже принесла в подарок флакон духов. От подарка я отказалась, а за Эдика порадовалась вместе с ней. С ним у меня был долгий и трудный разговор — сначала в детской комнате, а потом в школе, втроем: Эдик, преподаватель математики и я. У Эдика неприязнь к преподавателю. Впрочем, она взаимна. Щеткин как будто даже огорчился, что с Эдиком будет дополнительно заниматься учительница.

Но, как бы то ни было, Эдик засядет за математику, он дал мне слово. Щеткин обещал почаще спрашивать его. Видимо, Эдик перейдет в девятый класс, с другими предметами у него сравнительно благополучно.

Елена Васильевна очень довольна. Ей кажется, что Эдик уже стал самым образцовым из сыновей. А главное, она сама, без мужа, решила такую сложную воспитательную задачу. Вероятно, и Нилов был доволен, что его не тревожат. Во всяком случае, ни разу не удосужился не только зайти, но хотя бы позвонить, справиться о поведении сына. И в школу тоже не являлся.

Но надолго ли хватит Эдику этого благонравия? Оно вовсе не такое уж устойчивое. Хорошо, что он стал усердно готовиться к экзаменам, но ведь это не все. Разве самой позвонить Нилову? Или зайти к нему на работу? Завтра мне все равно надо быть на заводе.

6

Я не застала Нилова на заводе — он уехал в командировку. А потом зайти было некогда, да и не находилось достаточных оснований. Эдик перешел в девятый класс, у него начались каникулы. Правда, он опять подружился с Рагозиным и Тараниным, но как будто они все меняются к лучшему. Может быть, Эдик положительно влияет на своих друзей? Все-таки окончил восемь классов, из интеллигентной семьи…

Однако Эдик оказался самым слабовольным. И вот, избитый Петькой Зубаревым и пьяный, он спит на диване в детской комнате. Полковник Ильичев сам звонит Нилову домой.

Нилов прибегает минут через двадцать. Тут полно народу: Коля Рагозин с матерью, Борис, Зоя Киреевна, несколько бригадмильцев. Нилов ищет среди них Эдика, не находит и пробирается к столу, за которым сидим мы с полковником.

— Вы сказали… мой сын… Вероятно, это ошибка…

Его губы бледны до синевы и дрожат, но глаза глядят сквозь очки с надеждой: может быть, это все-таки ошибка. Полковник гасит эту надежду.

— Вот ваш сын.

Нилов оборачивается. Эдик лежит на левом боку, одна рука свесилась на пол, из полуоткрытого рта спускается жгутик слюны. Лицо в синяках. Рубашка вылезла из брюк.

Нилов смотрит на сына остановившимися глазами. Он точно окаменел. Он как будто все еще не может поверить, что это его сын.

— Видно, немало хватил, — злорадно проговорил кто-то.

Нилов вздрогнул, точно его хлестнули бичом. Он повернулся и, тяжело волоча ноги, направился к выходу. Полковник остановил его.

— Товарищ Нилов, задержитесь. Необходимо кое-что выяснить.

Нилов взялся рукою за очки, стал снимать их и никак не мог освободить одну дужку. Наконец рванул с силой, справился с очками.

— По-том, — с трудом выговорил он. — Пожалуйста, потом. Я должен… немного прийти в себя. Какой стыд… Никогда не думал, что мой сын… до такого позора…

Полковник не удерживал его.

Поздно вечером Нилов вернулся. Все уже разошлись, я была одна. Эдик по-прежнему спал. Нилов бросил на него неприязненный взгляд и отвернулся.

— Это правда, что он участвовал…

— В грабеже? Правда, — сказала я.

— Его будут судить? Моего сына будут судить?

— Он заслужил это, — уклончиво ответила я.

— А сейчас… он арестован? Я не могу взять его домой?

— Берите…

Мне казалось, что за несколько часов Нилов постарел и осунулся, как после тяжелой болезни. Стало жаль его. Я хотела сказать, что ребят, возможно, не будут судить, но так и не сказала. Еще не знала сама. И к тому же мне пришло в голову, что чем труднее переживет Нилов случившееся, тем лучше. Уж теперь он не скажет: «Я отказываюсь верить».

Пока я размышляла об этом, Нилов разбудил Эдика, помог ему подняться. Я заметила на лице Ивана Николаевича выражение невольной брезгливости, словно он не к сыну прикасался, а к паршивому котенку.

— Я должен зайти к вам, товарищ лейтенант? — почтительно спросил меня Нилов-старший.

— Да. Завтра, пожалуйста.

— Это Вера Андреевна, — сонно проговорил. Эдик. — Ты разве не знаешь, папа, что это Вера Андреевна?

— Эдик пусть придет ко мне утром, а вы зайдите после работы.

— Хорошо, — покорно проговорил Нилов.

И вдруг спрятал лицо в ладонях.

— Какой стыд! — прошептал он. — Какой стыд!

7

Я возвращалась из горкома комсомола, где было совещание, посвященное работе бригад содействия милиции, и вдруг увидела Нилова. Он ходил по улице против детской комнаты, заложив руки за спину и тяжело задумавшись. Это ожидание на улице было ему, по-видимому, очень неприятно. Вот он вскинул голову, огляделся. Высматривает меня, или боится встретить здесь кого-либо из знакомых?.. Я была уже почти рядом, но из-за своей близорукости он не узнавал меня. Пришлось его окликнуть.

Мы прошли через мой