Жена врага - Юлия Булл

– Ты вспоминаешь дом, Мария?

– Да, но тот, в котором я жила с родителями. Я вспоминаю детство.

– Детство – это прекрасный и беззаботный период времени.

– Да, так и есть.

– Моя бабушка в зимние вечера всегда пекла печенье, запах стоял на весь дом. Я любил бабушкино печенье. Приходя с улицы я и мой брат согревались у камина. Мы играли в деревянных солдатиков и пили горячее какао. Ты любишь какао?

– У нас не так оно знаменито, любимый согревающий напиток русских скорее чай, ну или что покрепче, может сбитень, медовуха и прочие. Мы тоже любим выпечку, пироги особенно.

– А шоколад? Ты любишь шоколад?

– Не знаю, наверное. Горький он немного.

– Так он разный бывает. Я привезу тебе молочный. Тебе понравится. А игрушки какие были?

– А из игрушек были только те, что наш плотник вырезал, лошадка нравилась. И кукла тряпичная была, матушка сшила мне, а я потом на эту куклу наряды сама кроила, нравилось мне это.

– Там, на станции, когда я тебя увидел, я не мог сразу понять, кто ты, откуда. Подумал, что из Франции, твоя одежда сидела иначе, чем на твоих союзниках. Ты отличаешься. Ты вообще отличаешься многим от других женщин.

– Возможно.

– Я тебе говорю как вижу. Сегодня я смотрел твои документы. Ты можешь мне ответить на один вопрос?

– Да, конечно.

– Что ты загадала под бой курантов? Ты ведь загадала желание?

– Я об этом каждый день мечтаю, чтобы закончилась война, больше всего я хочу именно этого. И тогда я найду своего сына, если останусь в живых.

– А где он сейчас? Где сейчас твой сын?

– Не знаю. Война застала меня врасплох. Я ехала к сыну.

– Ты можешь мне рассказать об этом, когда посчитаешь нужным. Устала ты. Вижу, что устала. До утра тебе придется остаться здесь. Понимаешь?

– Да.

– Ты неправильно поняла. Я тебя не трону. Ты просто ляжешь и будешь спать.

Ганс указал мне на кровать с просьбой не задавать лишних вопросов. Я легла на край, чуть прикрыв ноги одеялом, и, уже практически засыпая, наблюдала за ним. Ганс подкурил еще одну сигарету и сел на стул, облокотившись одной рукой на столешницу, откинул голову назад и вытянул левую ногу вперед. Он был расслаблен на вид, но в то же время его хмурый лоб выдавал легкое беспокойство, он о чем-то думал, потягивая свою коричневую жидкость из стакана, периодически выпуская дым.

Я проснулась и заметила, что была укрыта полностью одеялом. В комнате никого не было. Я встала, умылась, подошла к столу. Кто-то принес завтрак. Осторожно прошла к окну и посмотрела, что происходит на улице. Увидела Ганса, он стоял спиной к дому, рядом с ним Эмма, держащая корзину в руках. Стало понятно, что завтрак принесла она. «Интересно, она меня видела?» – подумала я. Ганс и Эмма что-то обсудили и разошлись. Я быстро пробежала к камину и села рядом с огнем.

Входная дверь открылась, и на пороге появился он. Ганс посмотрел вдаль комнаты, а потом повернул голову в мою сторону, слегка наклонившись, засмеялся:

– Ты все время теперь там сидеть будешь?

– Нет. Просто я проснулась, а никого нет.

– Ты завтракала?

– Нет.

– Тогда прошу к столу, Мария.

Ганс приблизился ко мне и протянул руку. Мне так все это было непривычно, так руку мне никто никогда не подавал, помогали, да, но именно вот такого жеста, как это делал Ганс, я не видела никогда. Ганс отодвинул стул и указал на него. Я села. Почему-то стала волноваться, хотя не понимала этого предчувствия.

Спустя несколько минут послышался стук в дверь. Ганс увидел мою реакцию и спокойно произнес, чтобы я сидела тихо. Он подошел и открыл дверь. Отдав честь, солдат вручил ему какой-то пакет и удалился.

Я сидела тихо и не пыталась даже повернуться в его сторону. Ганс открыл пакет и достал какие-то документы. Лицо стало серьезным, скулы напряглись, и взгляд стал менее позитивным. В дверь снова постучали. Ганс посмотрел на меня и произнес:

– Мария, это за тобой.

Я словно как напуганный ребенок, встала из-за стола и направилась к выходу. От незнания, что меня там ждет. Вышла на улицу, передо мной стояла Эмма. Я выдохнула, посмотрела на нее и чуть не расплакалась.

– Что случилось, Мария? Капитан ведь тебя не обидел?

– Нет, нет. Я подумала, что… Я просто подумала…

– Я все знаю, не волнуйся. Пойдем, нам не следует говорить здесь.

Мы пришли в дом, где накануне прошел праздничный ужин. Горничные приводили комнаты в порядок, и Эмма отправила меня к ним на помощь.

Уже поздно вечером Эмма меня позвала к себе в комнату. Закрыв плотно за мной дверь, взяла меня за плечи и заговорила:

– Сядь. Мария, сейчас тебя конвойные проводят в лагерь, завтра утром ты должна быть на построении. Договоренность была вернуть тебя сегодня вечером. Я знаю, как нелегко тебе там, но поверь, не знаешь, где сейчас лучше. Война. И сколько времени она еще продлится, ни ты, ни я да, я думаю, даже ОН не знает. У Гитлера свои планы, а мы люди подневольные, должны подстраиваться под все это. Капитан Ганс тебе помог, но, если об этом кто-то узнает, ему придется отвечать, и это может привести к серьезным последствиям. Ты должна молчать о случившемся. Но и не обсуждать ночь с ним.

– У нас ничего не было, – перебила я Эмму.

– Это не имеет значения, просто не надо это всем знать. Ты здесь не для того, чтобы тебя спасали от военных людей. Понимаешь? Твое предназначение совершенно другое. И поверь, тебе повезло. И я как женщина, повидавшая жизнь, хорошо знакома с мужской психологией. Ганс красивый, молодой мужчина, не стоит ему допускать слабинку и давать волю своим чувствам. Запомни, ты здесь для того, чтобы мужчины с тобой проводили время. В следующий раз лучше не сопротивляться. И постарайся не подпустить в свои мысли, а тем более в сердце капитана.

Глава 33. Диагноз

В лагере все шло своим чередом, новые люди, новые смерти. Я старалась не вспоминать и не думать о Гансе, но его образ, голос, его безумно красивые глаза мне не давали покоя. Переключалась на то, чтобы вспомнить сына, представляла нашу встречу, мечтала о нашем светлом будущем, но даже в этих фантазиях появлялся Ганс!

Я не знала, что со мной происходит, порой ночью просыпалась от того, что будто не могу дышать, мне стали сниться сны, и в каждом являлся он.

За весь январь меня ни разу никто не позвал вне лагеря, хотя я знала, что иногда девушек периодически брали для разных видов работ. Многие, работая на территории лагеря, были до ужаса вымотаны, и быть приглашенной на поселение считалось словно курортом. Я сама еле держалась. В душевой на себя смотреть не могла. Ребра чувствовались пальцами рук. Кисть была настолько тонкой, что мне казалось, вот-вот и она, словно соломинка, пополам сложится. Кожа была бледная и сухая. Как говорила Агнет, только глаза и остались, синюшные глаза.

У меня часто что-то болело, а в последнее время сильно болел живот, но надо было молчать, чтобы не попасть под эксперимент доктора Бауэра. От него можно было не вернуться или вернуться, а спустя пару дней умереть.

Никто из надзирателей меня ни о чем не спрашивал, даже про то, что могло случиться тогда там, на поселении, почему меня больше не берут. Возможно, это была заслуга Ганса. Наверное, это лучше, ведь могло быть все иначе.

В тот день я шла по тропинке с дровами. Расстояние до печи было не большое, но с учетом того, сколько за раз надо было перенести поленьев, давалось это тяжело, так как вес самого тела чуть ли не равнялся с весом ноши.

Печь