Адвент - Ксения Сергеевна Букша

Почерк отца. Когда он это написал? Когда никого из них, детей, ещё на свете не было, когда он даже ещё не был женат на маме! Неизвестно почему Костя ужасно обрадовался. Он положил записку обратно в книгу, поближе к корешку, чтоб не выпала, крепко обнял Стешу, и та тоже улыбнулась.

– Да, так вот, – продолжил Костя немедленно и с большим жаром, – так вот: «Эта история начинается с того…»

* * *

Свет морозного дня понемногу меркнул, уходил. Костя, Аня и Стеша гуляли по берегу канала Грибоедова. Набережную в эти дни как раз ремонтировали. Сейчас работа замерла: стоял небольшой кран, на каждой из свай лежала невысокая снежная шапка. Не проезжали и машины. Было тише, чем обычно в четыре часа дня. Лёд канала блестел серым катком. В нём отражались огни маленьких прожекторов со стройки. Дедушка в валенках неспешно прошёл по льду наискосок, ведя на поводке собаку. Рядом с мостом перекуривали официанты из кафе на углу Лермонтовского.

– Пойдём тоже прогуляемся? – предложил Костя.

Аня с сомнением посмотрела на трещину у берега. Прошлой зимой, очень холодной, по радио много раз предупреждали, что по льду каналов и рек гулять не стоит: лёд неровный, где-то в каналы втекает тёплая отработанная вода из труб. А провалишься – течение под лёд затащит.

– Ну, пойдём, – согласилась Аня.

– Ой, а лёд точно крепкий? – заопасалась Стеша.

– Минус двенадцать, – сказал Костя. – Крепкий.

Они спустились по сходням к замерзшему каналу. На льду виднелось множество вмёрзших маленьких и больших следов. Тут произошла заминка: Стеша думала, что Аня поднимет её, но Аня просто подала ей руку, и тут Костя подоспел и перенёс Стешу на лёд. Оказавшись на льду, Стеша расставила руки, как будто она стояла на тонком стекле, под которым бездна, и, с превеликой осторожностью передвигая ноги, заскользила за Аней. Потом, впрочем, немного осмелела и стала ходить почти как по твёрдой земле, но всё же прислушивалась к каждому шагу, изредка пробовала лёд, прежде чем ступить далее.

Город отсюда был виден совсем иначе. Казалось, они на дне его. Высокие дома и мосты трудно было узнать.

Костя, сунув руки в карманы, прошёл к мосту и заглянул под него, вдаль. Из-под моста открывался вид на купола Никольского, садик и автобусы Садовой. Баржи вмёрзли в лёд. Костя повернулся и увидел, как Стеша, встав на коленки, чертит на льду кусочком льда; как Аня, зябко обхватив себя, вдруг слышит звонок и лезет в карман за телефоном.

– Очень переживаю, всё ли хорошо с вами после тех мандаринов, – сказала Елена Алексеевна сурово.

– Спасибо, Елена Алексеевна, всё хорошо, – сказала Аня. – Мне приятно, что вы за нас так беспокоитесь.

– Ну, я не беспокоюсь, – возмутилась Елена Алексеевна самой возможности. – Просто, знаете ли, захотелось проверить. Нет ли каких-нибудь последствий.

– Конечно, – кивнула Аня. – Я понимаю. У нас всё нормально, никаких последствий. Кашляем умеренно.

Сейчас скажет: «Вот видите», – подумала Аня.

– Спаси-ибо, – задумчиво протянула Елена Алексеевна. – Вот видите, всё хорошо! Я, собственно… – она сделала паузу, что было для неё нехарактерно, – я, собственно… вас хочу поздравить. С наступающим Рождеством. Вы ведь, кажется, завтра празднуете?

– Да, – удивилась Аня. – Спасибо, Елена Алексеевна!

– Вам спасибо, – сказала воспитательница почему-то и повесила трубку.

Вконец осмелевшая Стеша топала сапогом по вмёрзшим в лёд пузырям, плясала на них, потом легла на живот и стала очищать лёд от снега варежкой. В серой толще застыли шарики воздуха: пониже, повыше.

Подошёл Костя и обнял Аню. Он делал это очень редко.

– Они сказали, когда срок? – спросил он вполголоса.

– В середине августа, – сказала Аня.

Костя вдруг снова почувствовал себя очень странно, к нему на минуту вернулось состояние, мучившее его всю осень и половину декабря. Костя вдруг увидел себя и Аню даже не просто сзади или со стороны, а откуда-то сверху – может, с набережной; вот они стоят, два слившихся пятнышка на сером льду, в сумерках, а рядом ещё одно пятнышко – это Стеша в красном зимнем комбинезоне. Точка, из которой он смотрел, поднималась всё выше, как горящий китайский фонарь. Вот они всё дальше и дальше, Костя уже едва мог их разглядеть.

Стеша перестала долбить лёд куском ледышки, посмотрела на Аню и Костю и рассмеялась, как обычно, повизгивая.

– Вы так стоите, что я представила, что вы – это один человек, – хихикала она. – С четырьмя руками и двумя головами! Уи-и, хи-хи!

Фонари цепочкой загорелись на мосту. Серый лёд вспыхнул оранжевыми кругами. Начинался праздник.

* * *

Ёлка сильно и резко пахла хвоей. За сутки она выпила литров шесть воды из ведра, да вдобавок к этому Аня опрыскивала её свежие мощные ветви. На такую могучую ель у Кости с Аней даже не хватило украшений: шары висели редко, петушки и конфеты ещё реже, одинокий серпантин рассеянно болтался в тёмном хвойном подпространстве. Зато отлично разместилась длинная гирлянда с разноцветными огоньками. Стеша специально выбежала из дома, чтобы посмотреть снаружи, со двора, как выглядит теперь их окно.

– Похоже на звёздное небо, – поделилась она.

На ёлку пришли полюбоваться Нина и её не говорящий сын Серёга. Стеша и Серёга сразу занялись игрой, а Нина с Аней стали петь романсы. Они спели и «На заре ты её бигуди», и «Утро гуманное, утро с едою», и «Не входи, родимая, в пропасть обезьян».

– А рождественские песни вы какие-нибудь знаете? – спросила Стеша. – Вы знаете «Идёт Адвент»? На-аступит день, на-аступит ночь…

– Нет, милая, к сожалению, не знаю, – ответила Нина.

– Аня, – подал голос Костя, – а спой, пожалуйста, «Ich steh an deiner Krippen hier».

– Хорошо, – согласилась Аня.

Стеша и Серёга отползли под шатёр нижних веток ели. «Ум и сердце, мужество и мою душу – всё прими в подарок, Иисус; всё, что ты дал мне, я дарю тебе, лежащему в колыбели», – пела Аня, и было похоже, будто корабль плывёт. – «Я ещё не был рождён, – Нина начала подтягивать мелодию, – когда ты появился на свет…» Серёга и Стеша стояли, взявшись за руки, у стола. Стеша стала тянуть Серёгу за руки, пытаясь с ним потанцевать. – «И прежде, чем я был создан твоей рукой, ты знал, каким я буду».

«Я лежал в глубинах ночи смертной, ты стал моим солнцем. Ты дал мне свет, жизнь, радость. О солнце