Адвент - Ксения Сергеевна Букша

– Герр профессор, – сказал управдом, – предлагаю альтернативную активность: подзарядиться, сбрасывая снег с крыши. Навалило хуеву кучу, машинки убрали, Валентине Васильевне скоро уходить, а Джем со своими по телефону, гад такой, не отвечает. Выручите?

Костя скептически вздохнул. Это должно было означать: да что толку этот снег сгребать, ежели опять нападает не меньше. Всё же он не захотел спасовать перед управдомом, натянул куртку, надел ботинки, и они пошли наверх.

Управдом открыл большим ключом дверь чердака. Там было морозно и темно. Управдом протопал куда-то во мрак, и сбоку открылся параллелограмм холодного света. Костя пошёл на свет, по дороге наткнулся на ведро, оно загрохотало, но Костя удержался на ногах. Из дыры веяло сырым морозцем. Начинало подтаивать. Небо над крышами было голубоватое, нежное.

Управдом сел ногами в дыру, потом встал на крыше, так что Костя видел только его ноги. Над головой заскрипело и загрохотало. Костя выждал и протянул управдому лопаты, потом полез в дыру сам. Ему было тревожно; не страшно, а именно тревожно, он очень волновался; этот чердак и эта дыра что-то напоминали ему, он и сам не понимал что, но что-то страшное, словно бы он когда-то уже лез в такую вот дыру, и за этим следовал такой же холод, белый, мокрый и мягкий снег. Он сел на краю; джинсы на попе сразу промокли. Костя ухватился за верхний край дыры, встал и перебрался к управдому на конёк. Повсюду лежал снег, крыши в снегу; переулка и двора, за их узостью, видно не было, только верхний этаж противоположного дома, в котором почти все окна светились.

Управдом принайтовил к трубе трос, защёлкнул карабины, подскочил к самому краю и гаркнул:

– Поехали!

Снизу донёсся приглушённый крик Валентины Васильевны (Костя представил, как она там стоит на занесённой мостовой, выставив два стула, чтобы никто не шёл и не ехал, и машет руками тем, кто появляется из подъезда, выходящего на улицу). Управдом у черты воздуха гребанул первую лопату и отправил снег вниз. Костя тоже спустился к краю и принялся за работу. Управдом махал могуче, Костя не так размашисто. Снег летел куда-то вниз, не было видно улицы в узком ущелье, даже с самого края крыши только противоположный тротуар. Руки замерзали – рукавиц или перчаток Костя взять не догадался. Небо светилось над ними. Наконец они очистили скат и стали ждать, когда Валентина Васильевна перетащит стулья во двор.

Костя выпрямился. Вокруг были снежные крыши. Воздух мерцал. Пространство виделось огромным и голубым, небо прохладно-синеватым, а окна жёлтыми. Начинало светать. Пахло снегом. Костя подошёл к краю крыши и заглянул вниз. Там, далеко внизу, всё тоже было завалено, и отсюда непонятно было, где машины, где кусты, где просто сугробы; только по тропке на тротуаре пробиралось несколько человек, да посередине дороги, где проехала машина, протянулись параллельные оттаявшие прямые.

Костя глубоко вдохнул густого воздуха, который цвёл, благоухал, был налит синевой. Он чувствовал холод и усталость, и ему как будто кто-то говорил ласково и строго: «Тебе холодно, ты устал». Тревога Кости разошлась, но откуда-то возникло другое, давно не испытанное им чувство трепета, робости, покорности и покоя. Внутри разжались железные тиски. Растворился ужас последних недель, стоявший в нем замёрзшим столбом. Костя стоял, дышал, смотрел и мёрз. Всё вокруг превращалось в некую спокойную и счастливую страну, налитую густым минорным воздухом. Костя даже знал от Ани, что это си-минор, небесный. Это была страна не без неба, страна с непустым множеством небес. Верх стал центром тяжести, и потому Костя спокойно, свободно стоял у края крыши; пустота рядом не была тяжёлой, не тянула вниз, да и не была она пустотой, а лишь самой дальней от неба частью неба, самой далёкой, разреженной, почти незаметной голубизной, скорее серебристой, чем голубой, но всё же и в ней были частицы неба, которое Костя здесь, близко к нему, ощущал густым и насыщенным.

Телефон управдома затейливо запищал и затрещал.

– Джамшут! – он повернулся к Косте спиной. – Ну чё такое-то, ёлы-палы! Договаривались… я из-за тебя жильца сорвал помогать… идёшь? Давай уже сюда! Джем придёт сейчас, спасибо вам, – он подал Косте руку, помог взобраться к чердачному окну и отщёлкнул карабин. – Благодарность в веках! И вам активный отдых, и дело полезное сделали, снежок посбрасывали. Раздолбаи, – мотнул он головой, имея в виду Джема и его работников. – Спасибо! – донеслось до Кости, когда он, повернувшись к дыре спиной, пробирался на ощупь через чердак.

* * *

Костя ненавидел ходить в детский сад, оттого и заболел; думал – отсидится дома, читая Стивенсона и Дюма (ему было шесть лет, а на вид не давали и четырёх). Но перестарался. То есть не то чтобы он старался болеть, просто не старался выздороветь, вдавался в свою болезнь и слишком поздно понял, что так и умереть можно. Тогда он испугался и захотел выздороветь, но было поздновато, и его пришлось положить в больницу. Первую неделю, когда он лежал один и к нему постоянно шастали врачи, он не скучал по маме. Он как будто решил казаться и быть совершенно взрослым; в один из тех первых дней Костя и почувствовал тот запах снега: он лежал, повернув голову набок, его как будто обнулили – и не спеша, медленно думал о том, как похож этот запах на запах кубиков, сделанных из сосны, крашенных в синий и зелёный цвет. Эти кубики Костя любил поворачивать перед своим носом, заставляя их замирать в разных позах: то гранью к нему, то ребром. Тут кубиков никаких не было, но они как будто были; вся палата была этот кубик – и Костя поворачивал её перед глазами и, даже закрыв глаза, всё продолжал вертеть. Потом он начинал пересчитывать кафельные плитки. Вскоре был им открыт нехитрый закон таблицы умножения, затем он задумался о длине диагонали (которую, конечно, так не называл, изобретая новые слова для общепринятых, но неизвестных ему понятий).

Его иногда спрашивали, не скучно ли ему, но Костя в толк не мог взять, как здесь может быть скучно. Когда он не спал, для него всё был один сплошной математический день, и бред у него тоже был математический, только поначалу тоскливый, угрожающий, но вскоре уже мирный и удовлетворительный. Были серые дороги, урны, кусты, статуи, которые повторялись и чередовались, и нужно было найти – в каком порядке, по какому закону. Найдя, Костя