Том 5. Смерти нет! - Андрей Платонович Платонов

– Кормитесь, – сказал он подводному царству. – Теперь я у вас кормилец и председатель, а вы рожайтесь и живите. И я у вас буду считаться отцом, чтоб вы не были как сироты, – произнес Алеша вдобавок.

Рыбы карпы вышли к поверхности воды и стали обжевывать более крупные комочки хлеба, а мелкие они сглатывали сразу. Алеша смотрел с утешением на это питание рыб и думал обо всем пруде как о своем государстве.

Покормив жителей своего государства, Алеша отправился по берегу, чтобы оглядеть весь пруд и проведать лягушек и жаб на мелком месте.

А дед один остался спать на земле; но вскоре он отчего-то проснулся – не то в воздухе прошумело что-то и разбудило его, не то он выспался сам по себе. Он сел в недоумении и поцарапал большим ногтем грунт в теле плотины.

– Ишь ты, – обрадовался дед, – костяная стала, полвека стоит. И еще век простоит. Да ведь народ ее строил и мы с отцом – никто другой: оттого и прочно. Народ, он всегда норовит навек все сделать и смерть обсчитать, – так у него и выходит.

Дед поглядел вниз по заросшей балке – в лопухи и кустарники. Там стояло теперь постороннее темное тело – большое и горячее, так что даже при свете солнца видно было, как из него выходил в воздух дрожащий жар.

– Уморилась, видать, машина, – сказал дед. – В турецкую кампанию у нас пот шел из-под казенной рубашки, а тут жар из железа… Вон война какая теперь стала. Да что ж, время идет, люди умнеют, харчи дорожают… Наши, что ль, это прибыли аль чужие?..

Дед пошел к прибывшему железному танку, чтобы глянуть, кто там есть внутри его. Алеша был далеко на берегу; он не видел, как из сухого устья балки к плотине вышел танк.

Возле большой машины, окрашенной в земляной цвет, сидел чуждый человек в ненашей одежде и ел из горсти сухарь, сберегая каждую крошку. Чужой солдат был грязен и слабосилен на вид; он скучно посмотрел на деда и сказал:

– Лапша!

– Лапши хочешь? – спросил дед. – Лапша у нас есть.

Дед подумал: «Сейчас, что ль, пополам его перешибить иль подождать?» – и подошел близко к немцу.

– Щи с капустой и каша с маслом! – сказал дед.

– Зуп, говядина! – сказал немец.

– И это можно! – ответил дед. – А сколько порций нужно? Там у тебя кто? – дед указал немцу на горячую машину, из которой что-то капало и шипело потихоньку.

Немец встал; на боку у него висел револьвер. «Ишь ты, – заметил дед, – считается с нами – порожняком боится ходить». Немец постучал в железо кулаком и сказал туда свои слова. Оттуда ему ответили два голоса – невнятно, как во сне. «Два, – решил дед, – считай, что четыре, этот пятый: меньше не должно быть – машина дюже грузна, меньше пятерых с ней не управятся. У нас в турецкую кампанию как штык, так человек, а тут враз не поймешь – сколько их в этой железной коробке. Пять да машина шестая, а я один. Ну что ж, справлюсь, помирать сейчас все равно некогда».

Немец вынул револьвер, ткнул деда в спину дулом и опять сказал:

– Лапша, зуп, говядина!

– Ты не тычь, я сам русский солдат! – осерчал дед. – И не поминай про лапшу по дважды – я с однова разу угощать умею!

Дед пошел, за ним шагал враг с револьвером в руке. «Дожился, – думал дед в огорчении. – По своей земле как чужой иду, родился от матери, а помру от немца!» Он обернулся к неприятелю:

– Когда народ-то убивать начнете – сразу иль потом, поевши?

– Лапша, лапша, говядина, – говорил немец и торопил старика.

– Ага, поевши, – догадался старый дед. Они взошли на плотину.

– Эту землю мы всем народом сложили, – указал дед немцу. – И я тут с отцом силу клал. А теперь, видал, прелесть какая стала – природа, озеро, рыба, воздух легкий, и народ окрест кормится. Уж полвека тут так стало, а была пустошь, овраг, ничего не было…

Немец сумрачно поглядел на прохладное озеро, сиявшее на солнце, ему было все равно – хорошо тут или худо, он хотел поскорее наесться лапши.

Алеша увидел с берега пруда, что его деда чужой человек повел убивать, и побежал им вослед. Он бежал и чувствовал свое сердце, бившееся вслух от своей силы и от близости страшного врага.

– Дедушка, дедушка! – закричал Алеша. – Ты его не бойся, я тут. Это неприятель.

Дед обернулся на внука:

– Какой он неприятель? Он фашист Ай-Гитлер! Неприятели раньше были, они были в крымскую, в турецкую кампанию… А это просто так себе, одна гадюка…

– А ты убей его! – сказал Алеша.

– Обожди, не спеши, – ответил дед. – Война – это ум, а не уличная драка.

В курене дед достал котелок с остатком кулеша, отрезал ломоть хлеба и вытер деревянную ложку пучком травы.

Фашист сел у входа в курень на овчину деда, положил револьвер возле себя и протянул руку за ложкой.

– Потерпишь! – упредил его дед. – Вы за что ж на нас осерчали-то, к чему войной пошли?

Немец сказал что-то, поднял револьвер и наставил его на деда.

– Эк ты дурной, неученый какой, – произнес дед. – Меня сама смерть не берет, а ты взять хочешь.

Своей сухой, костяной крестьянской рукой дед враз ударил немца поперек его руки, в которой тот держал револьвер, и немец уронил оружие. Затем дед припал к врагу, обхватил его и прижал его навзничь к земле. Немец сначала притих под дедом, а потом жалобно забормотал.

– Сам теперь видишь, что я привычней тебя ко всякой работе, – сказал дед и, оставив немца лежачим, поднял револьвер и положил его себе в штаны.

Алеша стоял возле куреня; он только что хотел тоже броситься на неприятеля, на помощь деду, но не успел – дед один управился.

– Дедушка, я тоже хочу дать ему! – сказал Алеша.

– Теперь уж нельзя, – ответил дед, – теперь он пленный человек.

Дед подал деревянную ложку пленному врагу и поднес к нему поближе котелок с кулешом.

Смирившийся пленник подвинул к себе котелок и стал есть из него полной ложкой, поглядывая в долгое русское поле задумавшимися глазами…

Дед достал из куреня железную тяпку и дал ее Алеше.

– Ступай на плотину, – приказал он, – и продолби в ней бороздку, чтоб вода поперек пошла.

– А зачем? – спросил Алеша.

– Там увидишь – зачем.

– А плотина твердая, она закостенела вся, – ты сам говорил, она полвека стоит, об нее тяпка согнется.