Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова

– Ей богу, не помню. Кажется, жена нашего художника. Неплохого, кстати.

Увести разговор в сторону не получилось. – И откуда на ней мои бусы?

– Почему именно твои? Таких пластмассовых побрякушек полно в галантерейных магазинах.

– Это не пластик, это аметисты!

– Да? Никогда бы не подумал, – мастерски подивился Терлецкий.

Его взгляд затуманился, он судорожно вспоминал, врал ли про это жене или нет, и если врал, то что именно? Бусы, взятые в туалетном столике жены, он давно подарил певице из театра Станиславского. Тогда у них только начинался роман и кинорежиссёр с замиранием сердца слушал, как она густо выводит на грудных нотах «Силы потайныя, силы великия, души отбывшия в мир неведомый…» Увлечение быстро прошло, они встречались от случая к случаю, когда ему требовалось восстановить равновесие после очередной нервотрёпки.

Годы сладкого сна Ивы мгновенно улетучились, и горошина принцессы из сказки Андерсена воткнулась в рёбра.

– Лжец. Ты с нею спал?!

– По-моему, мы давно закрыли эту тему.

– Не обольщайся, просто я жалела себя. Ну!

Терлецкий начал нервничать – не хватало скандала при гостях.

– Да какая разница? Спал – не значит любил.

– Тогда зачем?!

Сергей решился на шоковую терапию и безжалостно произнёс:

– Она другая. Другие эмоции, другая реакция, за этим интересно наблюдать. Ты удовлетворена?

Но Ива не унималась:

– Была бы хоть молодая и красивая, а не блёклая и кривоногая. Что за вкус у мужиков, правда, ты её не в жёны выбирал, однако же к искусству имеешь отношение.

Режиссёр тоже не удержался от сарказма:

– Может, уже определишься, что тебя не устраивает в моих любовницах – фигура или уровень таланта? Кстати, у этой дамы хорошее меццо-сопрано.

– О-о-о! Так она пела тебе арии во время секса? Или для минета оперное горло удобнее? – выдала Ива на одном дыхании.

Терлецкий пришёл в ужас:

– Где ты этого набралась? У тебя же душа ребёнка!

– Твои сведения сильно устарели.

Он посмотрел на жену – хороша, словно время над нею не властно, ломаные брови вразлёт придают лицу загадочное выражение, темперамент через край и всегда вызывает желание. Но характер…

Произнёс устало:

– Я думал, ты счастлива.

– Мне тоже так казалось. Но по прошествии времени промахи и удачи способны меняться местами. Во всяком случае, вместе нам больше не жить, – отрезала Ива и почувствовала кусачую боль в сердце.

– Не бросайся словами! Потом обсудим. Изобрази приятное лицо – сюда идёт Владимир Тихонович.

Она не только заулыбалась, но и обнялась со старым знакомым, маленьким лысеньким дядькой, который, много лет занимая хлебную должность замминистра культуры по хозяйственной части, ничего не украл, проживал в двухкомнатной кооперативной квартире, его жена работала в библиотеке и экономила на электричестве.

Ива ещё потолкалась среди гостей, боль не проходила. С трудом поднялась на второй этаж, в спальню, собираясь прилечь. Через тонкую занавеску увидела, как муж и кривоногая в бусах отделились от компании, завернули за угол дома и остановились прямо под окном – избитый киношный приём, подсмотренный в жизни. Стали слышны голоса.

– Я же просил, никогда не надевать их при жене! – сдерживая негодование, говорил Сергей.

Судя по интонации, блондинка скорчила рожицу:

– Они подходили к новому платью. Слушай, это такая давность. Я и думать забыла.

Терлецкий совсем разозлился: – Так вспомни!

– Зачем? Мы так редко встречаемся.

– Работы много. В понедельник позвоню, может, вечером заеду.

Иве показалось, что её мозг сейчас взорвётся. Она бросилась к комоду и достала пистолет. Отодвинув тюль, почти не целясь, нажала на спусковой крючок. Раздался громкий хлопок. Терлецкий резко вскинул голову, посмотрел вверх и стал медленно оседать на землю.

Ива в ужасе отшатнулась от окна, попятилась и прямо в туфлях упала навзничь на широкую кровать, поверх шёлкового покрывала, которым очень дорожила. В висках стучало: убила, убила мужа, любимого, незаменимого. Идиотка. Психичка. Меня посадят. Хорошо, что дети взрослые. Да, дети, они не простят. О, Господи, что я наделала!

Снизу доносились крики, возбуждённые голоса, потом сирена «Скорой». Сейчас за нею придут полицейские. Она лежала долго. Когда на лестнице послышались шаги, приставила пистолет к виску и задержала дыхание. Дверь открылась – на пороге стоял Сергей. Вид у него был растерзанный: галстук висел сбоку, ворот рубашки разорван. Он лёг рядом с женой, забрал пистолет и швырнул на пол.

– Где ты взяла эту киношную бутафорию? И не смотри на меня, как на призрак.

Ива всхлипнула:

– Ты не ранен? Ничего не соображаю…

– Врач сказал – банальный случай. Я резко крутанул шеей, и тугой воротничок пережал сонную артерию. Сознание тю-тю. Теперь в порядке. Чего ты плачешь, дурёха? – Он повернулся и поцеловал жену в мокрые губы. – Неужели так любишь меня, что могла бы убить? Я тебя обожаю.

Ива слышала его частое дыхание, совсем близко видела лицо и это довольное выражение собственника, которое появлялось, когда он смотрел на неё с любовью. Сердечная боль ушла, вернулись мысли: «Иго моё сладко, и бремя моё легко». Дались мне эти бусы! Забыть.

Не забыла, но больше никогда не поминала. Мир хрупок, ощущения изменчивы, а любовь бесценна. Мужу верить нельзя, но Ива опять не устояла. Они с Терлецким ещё долго жили вместе вполне счастливо, но умерли не от радости и не в один день.

* * *

Когда я устаю и делаю перерывы в своей маниакальной потребности сочинять тексты, образуется уйма свободного времени. Давно заметила, что важные для жизни вещи появляются тогда, когда уже не нужны, а то и обременительны: большая квартира, банковский счёт, которым надо управлять, популярность. Теперь вот ещё и время. Здоровым и молодым его жутко не хватает, а тут хоть открывай лавку по продаже.

То, что в старости от свободного времени мало проку, обнаружилось довольно скоро. Забот по дому у меня нет, и я раскладываю в компьютере пасьянс – за этим азартным занятием время свёртывается со страшной скоростью. Времени жаль, но мне всё равно некуда его девать, а пустое – оно превращается в пытку, будто стоишь в бесконечной очереди за смертью.

О смерти я думаю не реже, чем о любви и счастье, особенно теперь, когда немощь терзает тело без церемоний. Голова кружится и уши закладывает, словно мне лучше ничего не слышать, особенно её шагов. Когда она придёт и какая будет, неизвестно. А ведь придёт, не споткнётся и не опоздает. Смерть… Единственная хозяйка всего. Мы здесь лишь гости, возомнившие себя собственниками.

Живём мелочно, сиюминутными страстями, запамятовав, что не вечны. «Мертвыми устами произносим мертвые слова,