Сны за полночь - Ольга Васильевна Ярмакова

та же участь. А ты, мерзавец, останешься на десерт. На мой десерт! Я всё знаю, Роберт! Думал, что всё так незамеченным останется? Ты перешёл дорогу Волку и поплатишься его местью за это. До встречи, предатель!

Она выпустила скользкий шёлк пиджака из ладони и села в машину, не оглянувшись на того, кто вмиг посерел и свалился на землю с разверзнутым от ужаса ртом и выпученными глазами.

***

В особняке Агнессы Тур, сводной сестры Роберта Юхана, несколько дней творилось чёрт знает что. Огромный домина за пару дней превратился в хорошо оборудованный следящей техникой центр. Вдобавок по всему зданию и за его периметром сновали вооруженные до зубов охранники, нанятые из элитной военной базы.

– Робби, ты уверен, что так уж все это необходимо? – Гибкая и подтянутая Агнесса любовно обняла «братца» за талию. – Я чувствую себя здесь пленницей, не могу никуда выйти, даже в сад. Мне скучно, Робби.

– Потерпи, Нес, надеюсь, что она попадётся на этот раз. Артур пренебрёг моим советом, а Джулия, посчитала меня параноиком. И сама знаешь, куда это их привело. Я не хочу тебя потерять, только не тебя, сестрёнка.

Роберт жадно обхватил черноволосую женщину, из одежды на которой был только скользкий шёлк халата, прижал к себе и впился в губы. Она не менее страстно ему ответила. Ни для кого из самого близкого окружения, естественно, кроме жены и детей Роберта, не являлись секретом близкие отношения между ним и его сводной сестрой по матери. Их нездоровая, но длительная связь продолжалась уже более двадцати лет, и казалось, что Робби быстрее расстанется с женой, нежели разорвёт порочный круг с женщиной, откликавшейся на любой его каприз и прописавшейся в каждой клеточке его тела.

– И долго мне терпеть твоих солдафонов? – приглушённо мурлыкала Агнесса в ухо любовника. – Я и в туалет не могу одна сходить. Да и камеры на каждом шагу. Смотри, дождёшься, изменю тебе с каким-нибудь молоденьким красавчиком. – Её тело задрожало от перелива смеха-колокольчика, который дразнил и волновал не одного Роберта. – Некоторые уже бросают интересные взгляды на меня.

– Только посмей! Тогда я сам тебя убью!

Он стиснул её, прижал к стене спиной, а она, внезапно изогнувшись, подпрыгнула и обхватила голыми ногами его бедра. Они так и совокупились, стоя у той стены, не беспокоясь о камерах, запечатлевших каждый стон, каждое движение, каждое объятие.

Марьям стояла под огромным дубом, просчитывая каждый будущий шаг. Глубокая ночь была её союзником, хотя в некоторых окнах дома горел неугомонный свет. Но у неё была тайна, о которой враги узнавали за шаг до собственной смерти. Эта тайна передавалась по наследству от отца к ребёнку, и папочка успел посвятить свою любимую дочку в ту самую тайну тайн.

Когда ей исполнилось двенадцать лет, отец взял её на прогулку в зимний лес ночью. Она была удивлена и заинтригована таким щедрым проявлением внимания к ней, ведь у отца практически не бывало свободного времени на семью. Они, молча, вошли в лесное царство, и лишь достигнув одинокой полянки, укрытой толстым покровом искрящегося в лунном сиянии снега, Максимилиан Грей нарушил тишину и обратился к дочери.

– Марьям, ты достигла нового этапа в своей жизни. Скажи, дочь, почему мы сюда пришли ночью?

– Я не знаю, папа. – Она робко смотрела на отца, внимавшего ей и ожидающего правильный ответ. – Может быть… я думаю, что…

– Ну, же, Марьям, не мямли, ты же знаешь. Я вижу по твоим глазам, что знаешь. Скажи мне, – подбодрил Максимилиан, ласково коснувшись её щеки.

– Ты хочешь меня посвятить в тайну? – неуверенно спросила она.

– Ты права, дочь, – согласно кивнул отец. – Я же сказал, что ты знаешь.

– Но почему ночью, папочка?

– Потому что сегодня особенная ночь – ночь твоего рождения и совершеннолетия, – важно объявил он.

– Но папа, ведь до совершеннолетия далеко, – удивилась маленькая Марьям.

– Это остальным далеко, – ответил отец, – а тебе в самый раз.

– Что это значит?

– Послушай меня. У нас очень старинная фамилия, не знатная, но старинная. Грей переводится, как «серый». Никогда не задумывалась об этом?

– Нет, папочка. И почему? – Сердечко Марьям забилось сильнее от предвкушения волнительного открытия, которое станет коротким и прочным мостом меж ней и отцом. Только их тайной.

– Ты слышала страшные и невероятные истории об оборотнях – людях, что в полнолуние превращаются в волков? – осторожно спросил Максимилиан Грей, взяв за руку дочь.

– Да.

– Так вот, моя дорогая, – он говорил не спеша, подбирая слова и следя за её реакцией, – такие сказки, отчасти, правда. Но я бы не называл таких людей несчастными и оборотнями. Это волки, причём, чтобы воплощаться из человека в зверя и наоборот, не нужна Луна и её циклы. Волки самобытны и не теряют разума ни на минуту.

– Откуда тебе известно всё это, папа? – Девочка испуганно смотрела в серьёзное лицо отца.

– Ты знаешь ответ, Марьям.

– Ты волк?! – Её поразила догадка.

– И ты тоже! – Торжественно произнёс он.

Она испугалась и хотела выдернуть ручку из его огромной сильной руки, сжимавшей и удерживавшей рядом.

– Не бойся, Марьям, не бойся своей судьбы. – Голос отца был нежен и ласков, как никогда раньше. – Ничего страшного и ужасного в этом нет. Я ждал твоего совершеннолетия, чтобы посвятить тебя в тайну Греев. Ибо совершеннолетие у волков-людей случается именно в этом юном возрасте. Я научу тебя принимать волчью натуру и видеть светлое в волчьем взгляде на окружающий мир. Это тебя не сломает, а поможет в трудную минуту. Только одно попрошу: никто не должен знать об этом. Никто, даже твоя мать! Она до конца своих дней должна пребывать в добром неведении. Это не её тайна и не ей её охранять. Ты можешь мне это обещать, Марьям?

Максимилиан Грей встал на колени в снег подле дочери, его глаза отражали лунное свечение и нежность. Он распахнул руки в стороны, и дочка нырнула в его объятия, потрясённая, обрадованная и скованная с отцом чем-то новым и нерушимым. Только их и только между ними. В ту ночь он научил её, как стать волком-пастырем среди людей.

После его смерти она научилась, как стать волком-палачом. Принимать звериный облик было болезненно, но оно того стоило. Волк давал ей неограниченную свободу во всём и тотальный контроль за всем, что дышит и живёт. Неизменным оставались её глаза, они-то и смотрели изнутри, укрощая звериный аппетит и агрессию. До смерти отца она позволяла себе лишь уединённую охоту на диких зверей, от которых не оставляла и следа дабы