Глубокая печаль - Син Кёнсук

Она прошла кинотеатр, кофейню с прозрачными стеклянными дверями, прошла рекламу с изображением фотомодели в бикини и соломенной шляпе, смотрящую на морскую волну, миновала газон с багровыми цветами каннами, разноцветное электрическое табло, меняющее свое содержание каждые две секунды.

Лицо Ынсо все больше и больше бледнело, губы становились тоньше и почти пересохли. Внешние уголки глаз опустились, веко слегка подергивалось. Она проходила как призрак мимо всего, что находилось поблизости, и еле держалась на ногах. Казалось, что могла бы упасть даже от прикосновения крылышек пролетающего воробья, и ей больше ничего не оставалось, как только идти по бетонному тротуару.

В таком состоянии Ынсо остановилась около ограды старинного дворца. Тут внезапно опомнилась – сегодня она впервые не пошла на работу. До обеда у нее был выходной, так как нужная запись уже была, а вот на три часа была назначена запись новой воскресной передачи.

Выходя из дома сегодня утром, она планировала после обеда с Пак Хёсон пойти на работу. Чтобы удостовериться, нащупала в сумке сценарий и ужаснулась. Вполне возможно, что запись уже сделана, ее ждали, но она не появилась, поэтому они могли положиться на импровизацию диктора. Время от времени такое случалось.

Бывало, что и она опаздывала, и запись начинали без нее с импровизации диктора, а когда – несколько минут спустя после начала записи – приходила, хоть продюсер и строго спрашивал, что с ней стряслось, особых проблем не возникало. Но вот сегодня они оказались в затруднительном положении: прошло сначала десять минут после начала записи, потом двадцать, а Ынсо так и не появилась. Более того – вспомнила только сейчас, а в воскресенье шла передача, которая знакомила слушателей с современной поп-музыкой, созданной на основе классических произведений, плюс передача «Эссе»: в обоих случаях диктору невозможно было обойтись только одной импровизацией.

Сегодня должны были передавать песню Midnight Blue Луизы Такер. Midnight Blue – поп-вариация на мелодию Патетической сонаты Людвига ван Бетховена в исполнении Луизы Такер – ученицы класса оперного вокала известного лондонского университета Гилдхолл. Еще во время учебы в университете она решила пойти по пути поп-вокала и исполнила Midnight Blue. Прошлой ночью Ынсо искала материал по истории создания этой песни и наткнулась на статью под названием «Навсегда исчезнувший вчерашний день». Она нашла в возгласе Луизы Такер теплые слова, доносившиеся как из мира фантазий: «Прошу тебя дай мне услышать эту музыку. О! Прошу тебя дай мне услышать музыку!»

Ынсо прислонилась спиной к каменной ограде дворца.

Посмотрела на часы – было уже семь: «Они, наверное, уже ушли домой. Даже если я сейчас позвоню, ничего уже не изменить». Перед лицом то всплывало, то опять исчезало недовольное лицо продюсера Кима, который любил точность в любой работе. Охваченная тревогой и беспокойством, она поспешила к телефонной будке, которая была недалеко от дворцовой ограды. Вошла в пустую будку, из кошелька достала телефонную карточку и набрала номер.

– Алло? – услышала она знакомый голос и растерялась.

– Алло? – в трубке звучал голос не продюсера Ким, а ее матери: вместо рабочего номера Ким она набрала домашний номер в Исырочжи.

– Алло?

Молчание.

– Говорите.

Ынсо продолжала молча держать трубку.

– Алло? Алло?

В глазах Ынсо все потемнело, она не могла сказать и слова.

– Алло?

Вконец измучившись, Ынсо хотела положить трубку, как с языка сорвалось:

– Мама?

– Ынсо?

Молчание.

– Ынсо, это ты?

– Да, мама. – Когда Ынсо произнесла слово «мама», последние силы оставили ее. Она прижалась спиной к стеклу телефонной будки с таким шумом, что мать в трубке спросила:

– Что случилось? Алло?

Молчание.

– Ынсо? Ты меня слышишь?

Молчание.

– Ынсо?!

«Мне страшно! Я так боюсь!»

– Ынсо? Ынсо, где ты? Алло? Где ты?

– Ничего… Со мной все в порядке. Я просто позвонила. Ису в порядке? Я просто позвонила, просто. Просто так. Шла по улице и внезапно вспомнила, вот и позвонила…

– Ынсо?

Продолжая держать трубку, она присела на корточки в телефонной будке. Вмиг из ее души пропала придуманная неловкость, все терзания по отношению к матери, одиночество – все бесконечно мешавшее приблизиться к матери.

В носу стало жечь, защипало глаза.

– Ынсо? Ынсо?

Не зная, что произошло, мать только и могла что звать и звать дочь.

– Как мне теперь жить?

Ынсо выронила трубку.

«Да, как мне теперь жить? Как прикажете мне сейчас жить?!»

Даже не подумав повесить упавшую трубку на место, она еще посидела немного и вышла из будки на улицу. Что она еще могла сказать?

Ынсо крепко зажмурилась и только сейчас поняла, что, если Ван, эта холодная статуя, к которой она стремится всей душой, не полюбит ее, она умрет. «Наверное, это единственный и лучший выход для меня…» – Ынсо снова зажмурилась, понимая, что остался только один путь, на который она боялась ступить.

Ынсо села в такси.

«Но все равно мне есть что тебе сказать: моя любовь такова, что я готова умереть, если ты не полюбишь меня, но прежде мне надо тебя увидеть. Мне надо услышать все это от тебя лично, и я услышу. Услышу лично от тебя слова, какие бы они ни были».

Ынсо не поехала на работу Вана, а остановила такси перед парикмахерской Хваён. Стоя перед стеклянной дверью парикмахерской под названием «Су», она стала наблюдать за работой Хваён: та подстригала девушку, скорее всего старшеклассницу, и эта картина казалась Ынсо такой мирной и спокойной. Сейчас это была не та Хваён, которая однажды на рассвете постучалась в ее квартиру и, рыдая, мучила ее вопросом: «Что мне теперь делать?»

Перед Ынсо стоял обыкновенный парикмахер. Это показалось непривычным и странным. Не решаясь открыть дверь в парикмахерскую и войти к Хваён, она подошла к телефонной будке напротив парикмахерской.

На этот раз, хотя она точно помнила номер рабочего телефона Вана, все-таки достала записную книжку и, проверяя каждую цифру, набрала его номер.

– Алло? – трубку взяла Пак Хёсон.

Ынсо рассчитывала только позвонить в пустой офис, так как, по ее расчетам, все должны были уже уйти с работы, но, когда трубку взяла Пак Хёсон, она оцепенела.

– Алло?

Придя в себя от звуков ее голоса, Ынсо все-таки попросила позвать Вана.

Пак Хёсон, конечно же, узнала ее по голосу, но было уже все равно.

«Потому что тебе первому стало все равно. Ты первый перестал замечать меня, когда я была рядом с тобой, поэтому я тоже не буду обращать внимания».

– Минуту, пожалуйста. – Пак Хёсон прекрасно знала, кто звонит, но не придала этому никакого значения