Хорал - Кент Харуф

вместе съели пиццу в гостиной, смотрели до полуночи то, что шло по телевизору. Наутро он встал рано и ушел на работу. И едва он покинул квартиру, ей стало одиноко, и она не знала, куда себя деть.

Макфероны

Спустя три часа после заката они припарковали пикап перед домом Мэгги Джонс, вышли на мороз, поднялись на крыльцо. Когда Мэгги открыла дверь, она все еще была одета по-школьному: в длинной юбке и свитере, но уже сняла туфли и стояла в чулках.

– В чем дело? – спросила она. – Зайдете?

Они зашли не дальше коридора. И тут же начали говорить, почти одновременно.

– Она не вернулась сегодня домой, – сетовал Гарольд. – Мы все улицы объездили, искали ее.

– Мы даже не знаем, где искать, – жаловался Рэймонд.

– Мы катались по улицам больше трех часов, искали везде, где только могли придумать.

– Вы ведь про Викторию, разумеется, – уточнила Мэгги.

– У нее нет никаких друзей, с которыми мы могли бы поговорить, – продолжал Рэймонд. – По крайней мере, мы никого не знаем.

– Она не приехала домой на автобусе после школы сегодня вечером?

– Нет.

– Она так раньше не делала?

– Нет. Это в первый раз.

– Должно быть, с ней что-то случилось, – сказал Гарольд. – Наверно, ее кто-то увез или вроде того.

– Соображай, что говоришь, – возразил Рэймонд. – Мы этого не знаем. Я не готов пока думать об этом.

– Да, – согласилась Мэгги, – верно. Давайте я для начала позвоню. Не хотите войти и присесть?

Они вошли в гостиную, словно в зал суда или церковь, осторожно огляделись и наконец выбрали сесть на диван. Мэгги прошла на кухню к телефону. Они слышали, как она разговаривает. Сидели, держа шляпы между коленями, ждали, пока она не вернулась в комнату.

– Я позвонила двум-трем девочкам в ее классе, – сообщила она, – и наконец дозвонилась Альберте Уиллис. Та сказала, что отдала Виктории записку от мальчика, который ждал ее в машине на парковке. Я спросила, знает ли она, что было в записке. Она ответила, что записка была личная, не для нее. «Но ты ее читала?» – спросила я ее. «Да. Но только один раз», – ответила она. «Расскажи мне, пожалуйста. Что в ней было?» – «Миссис Джонс, там ничего не было. Просто „Выходи ко мне на парковку“ и подпись: „Дуэйн“». – «Ты его знаешь?» – спросила я. «Нет. Но он из Норки. Только он там больше не живет. Никто не знает, где он живет». – «И Виктория вышла к нему на парковку, как и говорилось в записке?» – «Да, она вышла к нему. Я пыталась ее отговорить. Я ее предупреждала». – «Ты видела ее после этого?» – «Нет. Больше после этого я ее не видела».

– Итак, – сказала Мэгги Макферонам. – Думаю, она уехала с ним. С этим мальчиком.

Старики-братья долгое время смотрели на нее молча, разглядывали ее, с лицами печальными и усталыми.

– Ты его совсем не знаешь? – спросил наконец Гарольд.

– Совсем, – ответила она. – Вряд ли я вообще видела этого мальчика. Дети его немного знают. Он приезжал на танцы в прошлом году, особенно в последнее лето. Там Виктория с ним и познакомилась. Она немного рассказывала мне об этом. Но она не называла мне его имя. Я только сегодня узнала, как его зовут.

– А девушка, с которой ты говорила по телефону, больше ничего не знает?

– Ничего.

Они снова смотрели на нее долго, выжидающе.

– Так она не в беде, – заключил Гарольд. – Не потерялась.

– Нет, я так не думаю.

– Она не потерялась, – возразил Рэймонд. – Это все, что мы знаем. Мы не знаем насчет беды.

– О, мне хотелось бы думать, что с ней все нормально, – откликнулась Мэгги. – Давайте думать так.

– Но почему она уехала? – спросил Рэймонд. – Можешь мне сказать? Думаешь, это из-за нас?

– Ну конечно нет, – ответила Мэгги.

– Не думаешь?

– Нет, – сказала она. – Ни на минуту такое не приходило в голову.

Гарольд медленно оглядел комнату.

– Не думаю, что мы чем-то ее обидели, – проговорил он. – Даже в голову ничего такого не приходит.

Он взглянул на Мэгги:

– Я пытался вспомнить, – добавил он.

– Ну конечно нет, – повторила она. – Уверена, что не обидели.

Гарольд кивнул. Он снова огляделся и встал.

– Видимо, нам стоит вернуться домой, – сказал он. – Что тут еще сделаешь!

Он надел старую рабочую шляпу.

Рэймонд все еще сидел на диване.

– Думаешь, это тот самый? – спросил он. – Тот, что сделал ей ребенка?

– Да, – ответила Мэгги. – Должно быть, он.

Рэймонд какое-то время разглядывал ее. А затем произнес:

– О. – Помолчал. – Что ж. Я старею. Медленно соображаю.

Он не мог придумать, что еще следует сказать. Встал рядом с братом. Посмотрел мимо Мэгги, в пространство комнаты.

– Полагаю, мы можем идти, – проговорил он. – Благодарим за помощь, Мэгги Джонс.

Они вышли из ее дома на холод и уехали. У себя они надели холщовые комбинезоны, взяли фонарь и направились в темноте к телятнику, где держали телку, которая, как они заметили, стала беспокойной. Одна из двухлеток. Еще они заметили, что у нее тугое вымя. Так что вчера они перевели ее в сарай рядом с рабочими загонами.

И вот, войдя в телятник и держа фонарь высоко под крышей, они обнаружили, что ей нехорошо. Она повернула к ним морду, лежа на соломе и стылой земле, приподнялась, задрав хвост, широко раскрыв глаза, глядя на них нервно. Сделала пару быстрых, шатких шажков. Тут они увидели, что она вытолкнула наружу матку с теленком и та висит между задних ног высоко под хвостом, а из нее торчит розовое копытце. Телка, превозмогая боль, отступила, сгорбившись, пятясь к задней стене, и копытце ее еще не рожденного теленка виднелось сзади, будто завернутое в грязную мешковину.

Они завязали на шее телки веревку, быстро сделали недоуздок и крепко привязали к стене сарая. Затем Гарольд снял перчатки и принялся заталкивать копытце назад, внутрь, – спустя долгое время у него получилось; потом он засунул руку внутрь, ощупал и попытался развернуть голову теленка между передними ногами, где она и должна находиться, но с головой было что-то не так, и у Гарольда не получалось. Молодая телка к этому времени выдохлась. Она опустила голову, сгорбилась. Стояла и стонала. Ничего не оставалось, кроме как использовать цепь. Они накинули петли на ноги нерожденного теленка выше скакательных суставов, приладили U-образную деталь к крестцу телки и принялись вытаскивать малыша. Вытягивать его из нее. Телка дергала веревку, которая была накинута на ее шею и морду, стонала, дышала тяжело, один раз задрала голову и взвыла, ее глаза закатились в ужасе, так, что видны были