Журавль среди волков - Джун Хёр

ручей тянул за подол юбки. Острые камни резали кожу. Тэхён держал меня за руку, и наши пальцы были переплетены. Сама не знаю, как и когда мы оказались у подножия холма, спиной к корням и земле. Я тяжело дышала, и Тэхён зажал мой рот ладонью, когда над нами послышался топот копыт. Факел сверкал, выискивая меня во тьме.

– Вот! – прозвучал мужской голос. – Обрывок ткани. Это с женской юбки! Девчонка побежала на восток!

Я снова ударилась в панику, но Тэхён крепко меня держал, и лицо его оставалось совершенно спокойным; очевидно, он не удивился находке чиновников. А значит, сам и подложил обрывок ткани на их пути.

Мы не смели пошевелиться даже после того, как уехала последняя лошадь. Не смели заговорить. Одно неверное движение, и на нас обрушится орда солдат. Я ещё слышала их голоса на расстоянии.

Наконец Тэхён убрал ладонь с моих губ и легонько постучал меня по плечу, привлекая внимание. Он показал пальцем на груду больших гранитных камней, и мы тихонько подкрались к ним. Нам удалось протиснуться в узкую, но глубокую щель, где едва возможно поместиться вдвоём; поэтому мы прижались друг к другу, слившись воедино. Его руки на моей спине, моя щека у его груди, наши сердца отчаянно стучат в такт.

Казалось, проведённые там часы одновременно тянулись бесконечно и промелькнули незаметно. Последние лучи солнца скрылись за деревьями, и в глубокой ночи на небо высыпали звёзды. В наступившей тишине стали слышны шуршание и трепет крыльев лесных созданий. Мой разум погрузился в холодную тьму. Сначала задрожали руки, а потом и всё тело, и зубы не переставали стучать.

«Он жив, – твердила я про себя. – Он ждёт нас на той поляне».

Он там, в своей соломенной шляпе и накидке, с мечом за спиной, баюкает окровавленный кулак, как в тот день, когда я впервые его увидела. Он посмотрит на нас добрым, дружеским взглядом. «Исыль, – скажет он, наверное, – всё позади. И чего ты боялась?»

Он ещё жив. Я стиснула зубы. Он ещё жив.

Но время шло, и постепенно в мысли прокрался вопрос, от которого по коже пробежал мороз. А вдруг нет?

Я покачала головой. Не будут же небеса столь жестоки? Он сохранил мягкость сердца в мире, где жизнь – это бой. Он стал мне другом, не оставил меня в беде, когда я могла умереть по собственной глупости. Он не сомневался, что будет любить сына даже в другой жизни, сына, который без сожалений порвал связь с отцом. Для меня Вонсик был лучом света в тёмном мире.

«Прошу, не гасите его свет, – отчаянно молила я небеса. – Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас. Позвольте ему выжить. Спуститесь и заключите его в свои объятия, станьте ему щитом под дождём стали и стрел. Защитите добро в этом мире. Защитите моего друга».

Небо окрасилось в жалкий светло-сизый. Тени поблекли, и первый свет пролился на верхушки деревьев. Голова у меня шла кругом от тысячи молитв, удушая мысли подобно дыму от благовоний. Словно вынырнув из тумана, я вдруг осознала, что с вечера не видела здесь ни одного солдата.

– Вернёмся, – натянуто произнёс Тэхён. Глаза его жгло горе. – Уже достаточно светло.

– Вы читаете мои мысли, – прошептала я.

Мы поспешили обратно, через реку и сквозь лес, через сплетения ветвей, и постепенно за листвой стала проглядывать та самая поляна. На траве лежали неподвижные тела чхэхонса, а в самом центре свернулся подобно младенцу широкоплечий воин. Я устал,– прошептал ветер его голосом.– Я хочу отдохнуть.

Я шагнула вперёд, покачнувшись, и на меня нахлынули воспоминания.

О том, как он оглядывался на меня через плечо, словно я была дикой кошкой, потерявшейся в стране великанов.

О том, как он возвращался в гостиницу в конце дня и всегда спрашивал, поужинала ли я, и, если нет, сам накладывал мне еду.

О том, как он читал мне лекции под звёздами, и о его разбитом сердце.

Всхлип вырвался из груди, и я рухнула на колени подле тела. Земля под ним была пропитана кровью, и Вонсик лежал неподвижно.

Я легонько потянула его за рукав.

– Вонсик, пожалуйста. Мы вернулись.

Его плоть исполосовали глубокие раны, как будто целая толпа солдат окружила одинокого воина, пытая бесконечными ударами. Смерть ему принёс меч, пронзивший грудь и повёрнутый внутри. Как люди могут быть столь жестоки?

Я взяла его за руку, сильную и грубую, как у моего покойного отца. Тогда и пришло осознание. Прилив горя разбил сердце на тысячу осколков, и они врезались в рёбра, пропитывая болью каждый вздох.

Вонсика больше нет.

Он не вернётся к нам ни утром, ни через неделю, ни через годы. Не зайдёт в гостиницу, не одарит тёплым взглядом и добрым словом. Он покинул нас навсегда. Исчез с лица земли, пускай его тело и лежит сейчас передо мной.

– Это всё моя вина,– прошептала я дрожащим голосом.– Если бы я не ушла одна, если бы не ударила тогда чхэхонса… Вонсик был бы жив…

Тэхён стоял неподвижно. Плечи его были напряжены, глаза ничего не выражали, как у мертвеца. На меня он не смотрел. Только холодно произнёс:

– Надо его похоронить, чтобы ван не увидел труп. От гнева Ёнсан-гуна не защищён никто, даже мёртвый.

Тэхён сделал шаг вперёд, но тут же застыл, и я заметила лёгкую дрожь в его руках.

– Надо вернуться в гостиницу, попросить помощи.

Я не могла уйти. Не могла отпустить рукав Вонсика.

– Как можно снова его оставить, совсем одного…

– Возьми себя в руки, – рявкнул Тэхён, но голос его казался хрупким, как тонкий лёд. – Вонсика уже нет с нами, и нет времени горевать, нет времени его оплакивать в этой проклятой бездне, которую мы называем своей страной.

Его подбородок дрогнул, и на мгновение на лице отразилась душевная боль, но почти сразу её скрыла холодная маска.

– Нет времени прощаться, юная госпожа Поён. Нам ещё надо найти убийцу и свергнуть правителя. Поднимайся и идём.

Я сморгнула слёзы и вскочила на ноги. От его бессердечных слов забурлила кровь у меня в венах.

– Вонсик мёртв, а вы предлагаете не горевать?

Я молнией метнулась к нему, человеку, подобному камню. Сжав кулаки, я ударила его в грудь, но он даже не поморщился. Я ударила сильнее – ничего. Тогда с моих губ сорвались жестокие слова.

– Надеюсь, рано или поздно вас сокрушат печаль и боль, которые вы не позволяли себе чувствовать. И когда вы умрёте, – прошептала я, глядя ему прямо в глаза, – надеюсь, никто не прольёт по