Черная метель - Элисон Стайн

хозяйственном магазине. Исчезал на весь день, вел какие-то дела с другими мужчинами в городе, в общем, жил как городской мужчина. Когда мы падали в ручей, а потом неловко шагали к дому в мокрой одежде, мама только смеялась. Она отправляла нас переодеться, мы отжимали вещи, и на этом все заканчивалось.

С отцом все было иначе. Он наказывал даже за нечаянную оплошность.

В тот последний раз сначала упала Амелия.

Трудно сказать, случайно или специально. Ей очень хотелось общаться с рыбками; кроме того, она хотела привлечь к себе внимание и втянуть нас в эту забаву.

Так вот, она упала в ручей, подняв фонтан брызг, и Элли честно попыталась помочь ей выбраться на берег. Но Амелия и ее затащила в воду. Тогда я притворилась, что хочу помочь им вылезти из ручья. Я знала, что они и меня туда затянут; что они и сделали, весело смеясь.

Ручей в этом месте был широким: мы застроили его плотиной, чтобы сделать поглубже. Я погрузилась по колено в воду, увязнув в грязи. Вода была удивительно холодной, как при утреннем умывании, и свежей, как первый весенний дождь. Но я быстро привыкла.

Мы немного поплескались. Ручей был слишком мелким и по-настоящему поплавать было невозможно, поэтому мы просто постояли в воде. А когда надоело, вылезли на берег. По подъездной дорожке к дому приближался грузовик.

Мы помахали руками, и грузовик остановился. Отец опустил стекло машины. Мы подошли к грузовику. Наши длинные платья промокли насквозь и прилипли к ногам, как панталоны. Элли и Амелия хохотали так, что держались друг за друга, чтобы не упасть.

– Что здесь происходит? – спросил отец.

Я первой добралась до окна со стороны водителя и заглянула в кабину. Только тогда я поняла, что в грузовике есть еще один человек, незнакомый.

– Мы упали в ручей, – объяснила я.

– Вам следовало быть осторожней, – сказал отец.

– Это просто весело.

– Здравствуйте, мистер Тейлор, – сказала Элли.

– Не ожидал от тебя, Тея, – с упреком продолжал отец. – Да еще с подругами _ _ _ _. Какой пример ты подаешь своей сестре?

Амелия первой шлепнулась в воду. Но я пробормотала только:

– Да, сэр.

Я знала, что не стоит вступать в спор при посторонних.

Мужчина на переднем сиденье был соседом; он приехал посмотреть грузовик, который продавал мой отец. Но на самом деле не имело значения, кто это был. Я поставила в неудобное положение себя и, соответственно, всю семью, как позже объявил мне отец. Он сказал мне об этом перед ужином, который я должна была съесть в одиночестве в своей комнате. Ну, хоть поесть в тот раз дали.

– Но почему я? – спросила я, когда отец огласил свой приговор.

– Ты старшая, и ты это знаешь.

Дело было не только в этом, и это я тоже знала.

– Первое впечатление ты должна производить очень хорошее, – говорил он. – Люди всегда будут ожидать от тебя оплошности, конфуза. Ты должна быть лучше, чем они от тебя _ _ _ _.

– Почему? – Я знала, но хотела, чтобы он произнес это вслух. Но он увернулся.

– Ты сама знаешь.

Мой отец не мог заставить себя произнести слово – хотя бы одно из существующих. Слабослышащая. Глухая. Почему он не мог просто сказать «инвалидка», прямо называть вещи своими именами? Мои родители все время уклонялись от этого. Из-за этого мне казалось, что в моем теле есть что-то постыдное.

Почему я должна была стать лучше?

– В любом случае ты уже слишком большая, чтобы играть в этом ручье, – решил отец.

И мне запретили там играть.

У меня постепенно отнимали все, что можно: играть в ручье, ездить на велосипеде на детскую площадку, просто играть – все это заменялось работой, обучением домашним делам, которое ложилось бременем на мою маму, как ребенок, привязанный к спине. Поначалу это делалось медленно, так медленно, что я даже не сразу заметила, что ограничений становится все больше.

Сначала было запрещено играть в ручье. Затем, через неделю-другую, мне было запрещено надевать джинсы, даже для работы во дворе или прогулки в лесу. То, что отец вычитывал в своих брошюрах и книгах, западало ему в душу и прорастало, как семя. Он решил, что мама, сестра и я должны всегда носить платья или юбки. Так приличней. Так делали первопоселенцы.

Все эти книги были о возвращении к земле, но для него дело этим не ограничивалось. Он тянул нас в прошлое, в те времена, когда женщинам и девочкам ничего не позволялось, особенно свобода.

Все наше время уходило на работу. Отец тоже работал, но по-другому. Он не готовил еду, не накрывал на стол и не убирал со стола, вообще ничего не убирал. Насколько я поняла, самостоятельное ведение хозяйства неразрывно связано с женским мучением. Дни проходили в тяжелой работе, перемалывании пшеницы, изготовлении сальных свечей; вообще-то, домашний труд не должен отнимать так много времени, но мы занимались им так, как делали наши предки.

Кроме того, мой отец сам постепенно становился другим человеком, которого я все меньше знала. Его правила организации моей жизни были намного строже, чем школьное расписание, которому мы никогда не следовали. Расписание можно было переделать. Изменения в моем отце казались необратимыми. И они углублялись.

После того случая на ручье нам с Амелией практически запретили покидать ферму в Огайо. В то же самое время отец начал собирать предметы домашнего хозяйства. Эти вещи должны были составить основу нашей новой жизни, он их увидел во сне, но тогда мы с Амелией еще про это не знали.

Каждый раз, когда он возвращался из города на своем грузовике, он что-нибудь привозил. Еще один поддон с консервами или огромный серебристый водоочиститель. Родители складывали продукты в подвал, но полки там вскоре заполнились. Некоторые банки были слишком тяжелыми, чтобы хранить их на полке; их приходилось ставить на пол. Я и не знала, что фасоль продают в таких больших контейнерах, какой Амелия едва могла обхватить руками. Оставалось только догадываться, сколько времени нам понадобится, чтобы съесть столько фасоли.

Но отец сказал, что еда в подвале – только на черный день. Неприкосновенный запас.

Подвал вскоре забился под завязку. Меня это устраивало. В подвале было темно, сыро и пахло кладбищем, и мы с Амелией побаивались туда спускаться. Несмотря на то что сестра любила пауков, некоторые из них, такие как коричневые пауки-отшельники, любившие прятаться в хворосте, могли укусить.

Отец складировал банки с консервированными помидорами, большие, как бочки. Мама сушила кукурузные коржи,