История одного поколения - Олег Валентинович Суворов

— Про Вадима Гринева не забудь, — напомнил Денис. — Жена второй раз беременна, а он тоже здесь. Сейчас пошел на Новый Арбат разведать обстановку.

— Здорово! — восхитился Никита. — Все-таки классная у нас была компания, жаль, редко видимся…

— Сам же в этом и виноват, — резонно заметил Михаил, кутая подбородок в легкое клетчатое кашне, — телефоны у всех есть, мог бы позванивать время от времени.

— Да ладно тебе ворчать, давайте лучше выпьем по глотку за нашу встречу и окончательную победу над коммуняками. — С этими словами Дубовик достал из кармана своей долгополой кожаной куртки металлическую флягу. — Коньячок французский, за качество отвечаю.

— Ну, за окончательную победу пить еще рановато, — рассудительно заметил Ястребов, — а вот за встречу и чтобы согреться — в самый раз.

Все трое по очереди приложились к фляге, после чего закурили.

— До чего же я теперь ненавижу коммунистов и Ленина, — с неожиданной злобой заговорил Князев, — и знаете, братцы, чем больше я его читал, тем больше ненавидел. Оказывается, чтобы стать антикоммунистом, не нужно никакого Солженицына — достаточно внимательно, безо всякой идеологической зашоренности, прочитать самого Ильича. Как же я теперь злюсь, когда вспоминаю, какие глупости нам столько лет вдалбливали!

— Что ты имеешь в виду? — спросил Ястребов, а Дубовик с любопытством посмотрел на Дениса.

— Да все! Человек был абсолютно беспринципной, жестокой, властолюбивой сволочью, а нам его подавали как совершенного гения! Как бешено он стремился захватить власть любыми средствами, подгоняя для этого любые оправдания и не гнушаясь самой мерзкой и примитивной демагогией. А когда наконец добился своего, то что сделал? Забыл все свои предыдущие обещания и разогнал демократически избранное Учредительное собрание только потому, что оно отказалось передавать власть Советам, где коммуняки имели большинство. Сам спровоцировал Гражданскую войну и сам же потом оправдывал ею все свои просчеты, зверства и глупости! Более того, создав диктатуру олигархии в виде знаменитого Политбюро, полностью подготовил почву для появления Сталина.

— Интересно излагаешь, но давай еще по глотку, — предложил Никита.

Приятели повторили ритуал, и Денис, все более воодушевляясь, продолжал:

— Порой он настолько увлекался своими бредовыми идеями, что впадал в самые идиотские противоречия. Помните знаменитую статью «Как организовать соревнование?», которую нас «историчка» заставляла конспектировать. Когда я ее перечитал, то чуть не лопнул со смеха! Сначала он пишет, что при капитализме господствовала каторга и казарма безмерного труда, а буквально шестью строчками ниже с гордостью сообщает, что при социализме будет существовать — я это почти дословно помню — принудительная организация всего населения в потребительско-производительные коммуны, а также введена государственная монополия на торговлю хлебом.

— То есть трудовую казарму предлагалось дополнить казармой бытовой? — усмехнулся Ястребов.

— Именно! А если вспомнить о введении всеобщей трудовой повинности и «замене индивидуального хозяйничанья общим кормлением больших групп семей», то прелесть что за картинка получается. Научный социализм, твою мать!

— Что, так и писал — «общее кормление»? — не поверил Никита. — Как о животных…

— Так и писал!

— А принудительного спаривания он случайно не предусмотрел?

— Забыл, наверное.

— Кошмар!

— А я о чем? А знаете, какие идеи он называл «колчаковскими, прикрывающими грязное и кровавое капиталистическое дело»? Народовластие, всеобщее, равное, прямое избирательное право, Учредительное собрание, свободу печати. Зато в собственных проектах постоянно требовал ужесточения репрессий, показательных процессов, планов по жертвам, увеличения «расстрельных» статей и много чего другого, не менее «гуманного»!

— «Самый человечный человек», однако! — засмеялся Ястребов.

В этот момент, — а было уже далеко за полночь, — со стороны Новоарбатского проспекта послышалось несколько отчетливо различимых пулеметных очередей. Друзья насторожились и подняли головы.

— Это что — штурм начинается? — неуверенно предположил Дубовик.

— Да похоже на то…

— …Куда тебя, козла, несет, под гусеницы хочешь угодить? — отчаянно орал Петр Демичев на Вадима Гринева, хватая его за шиворот и силой затаскивая на железобетонный бруствер между опорами моста.

На проезжей части бешеной юлой крутилась боевая машина пехоты под номером 536, чьи смотровые щели были затянуты куском брезента, который придерживал какой-то смельчак, чудом державшийся на броне. В один из моментов, когда БМП в очередной раз резко сдала назад, он свалился вниз — и тут же раздался отчаянно-проклинающий вопль окружающих, увидевших, как его затянуло траком и раздавило в лепешку. Это была уже третья жертва злополучной машины — первый человек был застрелен в упор, когда хотел заглянуть в открытый люк и что-то сказать водителю, а второй раздавлен, когда попытался снять тело первого, безжизненно повисшее на броне.

Вокруг бесновалась та азартная, кровавая вакханалия, которая именуется гражданской войной. А все началось с того, что сразу после полуночи со стороны площади Восстания к подземному тоннелю, проходившему под Новым Арбатом, на полной скорости, непрерывно стреляя в воздух, подъехало восемь БМП из Таманской дивизии. Разметав хлипкую баррикаду, они въехали в тоннель и были тут же блокированы сзади поливальными машинами. Выезд же из тоннеля преграждало несколько стоявших поперек троллейбусов. Таким образом, машины оказались в ловушке, где их уже поджидали люди с брезентом, бревнами (чтобы засовывать в колеса между траками) и бутылками с бензином наготове. Да, недаром один журналист впоследствии написал, что в России сложно устраивать перевороты, поскольку благодаря всеобщей воинской повинности подавляющая часть мужского населения страны умеет обращаться с оружием и боевой техникой, прекрасно зная все ее слабости.

Вадим Гринев был одним из первых, кто вскочил на броню пятьсот тридцать шестой «бээмпэшки». Вместе с еще одним смельчаком они сумели натянуть брезент и тем самым ослепить водителя БМП. Тот, явно испугавшись, резко подал вправо, и машина с омерзительным скрежетом врезалась в стену тоннеля, оставив на ней глубокую борозду.

Петр Демичев стоял в толпе людей на парапете тоннеля и жадно вглядывался вниз. Заметив Гринева, который после вышеописанного маневра свалился с брони на проезжую часть, Петр стремительно соскочил вниз и, рискуя быть задавленным двумя другими машинами,