Почти 15 лет - Микита Франко

Он заперся в ванной комнате, врубил холодный душ, скинул с себя футболку, потянулся к ремню на поясе, но пальцы уперлись в джинсовую ткань: ремня не было. Это странно: он помнил, как затягивал его накануне. Он носил его не столько из необходимости, сколько по привычке.

Решив, что снял его ночью, он разделся и залез под ледяные струи, надеясь быстро привести себя в чувства. Вода ударила, как мелкие камешки, и защипала, как сотни невидимых ссадин. Он оглядел себя: на руках, ногах, животе и бёдрах множились синяки и покраснения – одни размытые и как будто бы случайные, другие – пугающе конкретные. На запястьях виднелись следы с кровоподтеками – они шли вкруговую, как красные ленты, обвязавшие его руки. Колени разодраны, будто выскобленные наждачной бумагой – именно колени защипало в первую очередь, когда он залез под воду.

«Наверное, я падал и ударялся о предметы, когда был пьяным», - резонно рассудил Лев. Это объясняло всё. Почти всё.

Вернувшись в себя настолько, насколько позволяло придавившее утреннее похмелье, он выбрался из душа, надел джинсы и вышел в гостиную. Викинг, привалившись к стене возле книжной полки, листал «Мастера и Маргариту» - единственную книгу, которую Лев всюду таскал за собой, потому что именно она помогла выбраться из бездны в прошлый раз.

Когда он уезжал из Ванкувера, вытащил из рамки одну фотографию: на ней были Лев с пятилетним Мики, оба в белых рубашках – кажется, перед походом в театр, и Лев поправлял на сыне воротничок. Он вложил эту фотографию в задний форзац «Мастера и Маргариты», и теперь викинг, перелистнув до конца, вытащил её и, бегло пройдясь взглядом по снимку, посмотрел на Льва с елейной ухмылочкой: - Милый ребёнок.

Льву отчего-то захотелось запретить ему смотреть на Мики, и он вырвал фото из чужих рук, едва не порвав.

Мужчина с усмешкой спросил:

- Это твой сын?

- Неважно, - буркнул Лев.

Он прошёл в спальню, начал привычно собираться на работу: белая рубашка, брюки, ремень… Где ремень? Лев растерянно оглядел комнату, останавливаясь глазами на стульях, кресле, подоконнике.

Викинг был тут как тут:

- Что-то потерял?

- Ремень, - машинально ответил Лев.

Викинг прошел в спальню, обошёл его кровать и поднял ремень с пола, с другой стороны. Протянул его Льву.

Лев, помедлив, прежде чем его взять, произнёс:

- Как быстро ты его нашёл…

- Ты снял его, когда пришел, и бросил в сторону, - моментально ответил мужчина.

Звучало правдоподобно.

Лев взял ремень, продел его в петли и затянул. Викинг продолжал стоять рядом на расстоянии вытянутой руки и Лев отошёл в сторону – ему становилось не по себе от ощущения нависания другого человека. А может, ему было не по себе только от этого человека. Сомнения, подозрения и опасения роились в мыслях, но он давил их на корню, не позволяя оформиться в конкретные слова. В конкретные обвинения.

- Как тебя зовут? – спросил Лев, накидывая пиджак в коридоре.

Мужчина, усмехнувшись, ответил:

- Предпочту остаться безымянным спасителем.

- Спасителем? – Лев подумал, что ослышался.

- Если бы не я, неизвестно, чем бы ночь закончилась, - пояснил тот. – А так – ты дома, в безопасности. Разве нет?

У Льва неприятно заскребло в груди. Пересиливая отвращение (отвращение от собственной слабости), он спросил:

- Откуда у меня синяки?

- От падений, - немедленно ответил викинг.

Лев с подозрением сощурился.

- Ты что, считаешь, я тебя бил?

- Даже не знаю…

Мужчина заглянул ему в глаза, прямо как тогда, в баре, и вкрадчиво проговорил:

- Лев, я только довёз тебя, оставил в кровати и дождался, чтоб ты проснулся. Хотел убедиться, что ты в порядке, и всё.

Верить в это хотелось больше, чем в собственную уязвимость, слабость и неспособность защититься. Поэтому Лев очень, очень старался ему поверить.

- Хорошо.

Когда они распрощались возле подъезда, по-светски пожав друг другу руки, и викинг уехал, сев в блестящий кадиллак с красивыми номерами, Лев запоздало спросил себя: «Когда я успел назвать своё имя?»

.

Рабочее утро началось необычно: с суицида из-за несчастной любви. Молодой парень привёз в больницу свою молодую девушку: пока он был на тусовке, она вскрывала вены дома (но случайно вскрыла артерию). Он вернулся утром и обнаружил её в ванне, наполненной кроваво-алой жидкостью. Никаких попыток остановить кровотечение не предпринял, скорую помощь не вызвал, а доставил в больницу сам («Мы тут недалеко живём», - пояснил он), и в реанимации девушка оказалась уже в состоянии геморрагического шока.

«Надеюсь, хоть на тусовке было весело», - подумал Лев, глядя на фонтан крови.

Он обернул жгут вокруг плеча девушки, затянул и щелкнул автоматическим зажимом. На долю секунды ему стало не по себе, накатило чувство дурноты, знакомое ему с третьего курса – похожее случалось, когда он только привыкал быть врачом: привыкал к крови, к моргу, к трупам.

Но он же не в морге. И крови не боится. И жгутов… не боится тоже.

Поэтому Лев напомнил себе, что сейчас не его очередь умирать, и, сделав вдох-выдох, потянулся к кислородной маске.

Девушка выжила.

До конца рабочего дня Льва подташнивало от вида жгутов, повязок и фиксирующих ремней на кроватях. Особенно если они были на человеке.

Вечером, вернувшись домой, он сразу забрался под одеяло. У него болело тело. Теперь, когда похмелье полностью отпустило, он мог различить эту боль: телу было плохо не от алкоголя. Телу было плохо, потому что с ним что-то сделали. Ужасно ныли запястья, саднили ранки на коленях, а куда ни повернись, протестующей болью отдавали синяки. Он всё ещё пытался верить, что просто упал, но…

Он снова зарылся лицом в розовую футболку, вдохнул любимый запах и подумал: «Я хочу к Славе». Ему нестерпимо хотелось утешения. Он представлял, как Слава обнимет его, забирая в свои объятия, и зашепчет на ухо нежные глупости – совсем нераздражающие, какие умеет подбирать только он.

Мой родной, мой любимый, моё солнце…

Он представлял, как Слава целует каждую ссадину на его теле, каждый синяк, и они заживают под его губами – просто потому, что это Слава. Он излечивает.

За эти дни Лев убедился, как сильно его мужчина отличается от других мужчин. Всё, что он представлял, о чём беспокоился и чего боялся, когда впервые соглашался быть снизу, сбывалось теперь. Другие мужчины оказались именно такими, как он думал. Они хватали, били, унижали, самоутверждались, делали больно, они брали