Жилец - Владимир Михайлович Скрипник

— Ты че, старый козел? Посмотри на себя, где ты, а где она. Да кроме всего, ты ей в отцы годишься. И что ты такое сморозил, вроде не пьяный, — возмущалась мама.

— Ну и что, что я старше, зато у меня в поселке полдома и на книжке кое-что имеется, нам хватит и тебя не обижу. Если че, могу посвататься, но это потом, а сейчас, так сказать, на смотрины, готов выставить литр водки, тем более на столе пусто, выпить всем хочется и самогона в эту пору уже не достать, а я готов хоть сей момент решить этот вопрос. Пойми ты, я же не то чтобы прямо сейчас, прежде чем жениться, я думаю, нужно лучше познакомиться, потом пожить вместе — вдруг я ей не подойду, или она мне, а уж потом и в загс.

— Нет, ты точно рехнулся, — уже более спокойным голосом произнесла мама.

А Максим все говорил и говорил, добиваясь маминого согласия, а водки на столе по-прежнему не было и добавить всем очень хотелось, потому как недобрали, не дошли до нужной кондиции, да и Максим вроде дело предлагает. В конце концов кто-то из собутыльников предложил:

— Ольга, это же говно-вопрос, пусть он познакомится с Машкой поближе, она девка взрослая и уже не тебе решать, что ей делать, пусть сама ему скажет свое решение, а прежде пусть он поставит на стол, как обещает, литру, и причем немедленно.

За столом одобрительно зашумели. От возмущения у меня пересохло во рту, я ждала, что скажет мама, а она молчала. Все смотрели на Ольгу молча ожидая ее решения.

— Оль, ну что, я побежал? У меня хоть и не казенка, но самогон что надо!

Собутыльники оживленно заговорили, наперебой делились мнением о Максимовом самогоне, все сошлись на том, что самогон у него действительно хороший.

— Ну что? Решай! — сказал Максим, — если что, я мигом.

Хлопнула входная дверь. Очевидно, желание выпить победило остатки принципов, и мама утвердительно кивнула головой. И правда, через несколько минут Максим вернулся. В карманах у него были две бутылки, а в руках держал литровую банку маринованных огурцов «Это от меня на закусь», — сказал он, ставя банку на стол.

О чем они говорили, что делали, я не слышала. От обиды на маму и от злости на этого Максима из глаз лились слезы. Я с трудом сдерживала себя, чтобы не зареветь. Спустя некоторое время занавеска отодвинулась и в проеме показался силуэт Максима.

— Ты спишь? — тихим слащавым голосом спросил он, — мне с тобой нужно поговорить по важному делу.

Не дожидаясь ответа, он нетвердой походкой подошел и сел на край моей кровати.

— Мань, ты уже взрослая и все понимаешь. Не будет никакой свадьбы, я же в трезвом уме, какая из нас пара, все правильно говорит твоя мать, где ты, а где я. Понимаешь, когда я тебя увидел первый раз, запала ты мне в душу, все время вижу тебя перед собой, а в последнее время по ночам снишься, короче, я очень хочу тебя. Понимаешь, как женщину. Давай сделаем так: ты будешь приходить ко мне, а я тебе буду за это давать деньги. И мне хорошо, и тебе хорошо, а захочешь — расстанемся в любое время. Договорились?

Я молчала. Наверное, он расценил молчание, как знак согласия и положил руку мне на грудь. До сих пор никто этого не делал и лучше бы было для Максима, если бы не он был первым… Я вскочила, резким движением вывернула ему руку за спину, так, что она хрустнула, а затем ударом в подбородок «вырубила» его и напоследок что было силы ударила ногой в грудь и вышвырнула его из комнаты. Максим вылетел из комнаты, оборвав занавеску, упал на стол, а затем сметая стаканы и бутылки, упал на пол. Следом на кухню влетела я в ночнушке, с мокрым от слез лицом, и что-то закричала. Ошарашенные гости быстро убрались, при этом не забыли прихватить недопитую водку и пострадавшего товарища, кстати у него оказалась выбита челюсть. Мама встала, покачиваясь подошла ко мне и, прижав ревущую меня к себе, сквозь слезы запричитала:

— Прости меня, доченька! Прости меня, дуру! Что я наделала! Все это проклятая водка! Я продала за нее себя, а теперь и дочь, какая же я после этого мать! Я не хочу больше жить!

В последних ее словах послышались отцовские нотки. Мама рыдала все громче и громче, а потом стала биться головой об стол. Я испугалась, слезы быстро высохли, прижимая руками маму к себе, не давала ей вырваться и уже не она меня, а я утешала ее. Потом мы долго сидели, мама вспоминала свою безрадостную, неудавшуюся жизнь и плакала, а я успокаивала ее.

— Единственная отрада — это ты, доченька, но ты уже выросла, тебе скоро шестнадцать и у тебя своя жизнь, а я уже не нужна. Никому я не нужна на этом свете, да и на том тоже.

Постепенно рыдания перешли во всхлипы, и мама уснула, а я ещё долго сидела возле нее и тихо плакала. Плакала от жалости к маме и от бессилия помочь ей. «Единственное, что я могу — пока я здесь, буду рядом, буду о ней заботиться, а потом постараюсь вытащить ее из этого болота». Как это сделаю, я не знала, но себя успокоила.

Процесс передачи документов не занял много времени. Товар полностью соответствовал спецификации заказчика. Барон сложил бумаги в кейс, вылез из машины и подошел к Андрею, Марина осталась стоять возле автомобиля. Пока шла передача документов, Андрей, держа кейсы в поле зрения и якобы прогуливаясь от безделья, внимательно осматривал местность. Все было чисто, если не считать замаскированных трех видеокамер, одна из них была направлена на кейсы, вторая — на место стыковки грузовиков, а третья, судя по всему, была управляемая.

— Пересчитывать будете? — с ухмылкой спросил Барон.

— А то! Инструкция!

Андрей открыл кейс, вывернул содержимое на траву, а затем быстро начал укладывать пачки денег обратно в кейс. Окончив, вопросительно посмотрел на Марину.

— Здесь половина, дай