Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

— Да упокоится душа твоя, о мудрейший из языческих царей, — сказал господин, поднимаясь на ноги. — Будучи первым, кто нашел тебя здесь, и пользуясь своим правом на твое богатство согласно обстоятельствам, я использую его способом приятным взору Господа Бога Соломонова. Истинно, истинно говорю я — нет Бога, кроме его единого Бога!

Так вот каково было дело, приведшее этого человека к могиле царя, прославленного тем, что другом ему был царь Соломон. Обдумывая это, мы начинаем понимать, сколь велико было могущество последнего, и уже не кажется удивительным, что его современники — даже большинство царских современников — могли ревниво искать его любви.

Мы не только узнали, в чем заключается дело этого человека, но и то, что оно было завершено; судя по удовлетворенному выражению его лица, когда он поднял лампу, собираясь уходить, результат явно отвечал его наилучшим ожиданиям. Он снял свой плащ и бросил его рабам, потом оперся рукой о край саркофага, готовясь выбраться из него. В эту минуту, когда он оглянулся в последний раз вокруг, на глаза ему попался лежащий на полу изумруд, гладко отшлифованный и крупный — крупнее зрелого граната. Он вернулся, поднял камень и внимательно его осмотрел. Пока он был занят этим, взгляд его упал на меч, лежащий почти у его ног. Блеск бриллиантов и пламя крупного рубина в эфесе неотразимо влекли его, и он постоял, размышляя.

Потом тихо произнес:

— Никто не был здесь с тех пор…

Он поколебался… огляделся торопливо по сторонам — еще раз убедиться, что его невозможно подслушать, — и закончил фразу:

— Никто не был здесь С ТЕХ ПОР, КАК Я ПРИХОДИЛ СЮДА ТЫСЯЧУ ЛЕТ НАЗАД.

При этих словах, столь странных, столь не объяснимых никакой теорией о природе и человеческом опыте, лампа дрогнула в его руке. Невольно он отпрянул от этого признания — хотя бы и самому себе. Но, овладев собой, он повторил:

— С тех пор, как я приходил сюда тысячу лет назад.

Потом с большей твердостью добавил:

— Но земля и море всегда выдают свои тайны. Так говорит добрый царь Хирам, и поскольку я — свидетель, подтверждающий мудрость этого изречения, то по меньшей мере должен верить ему. К чему мне удерживать себя, как будто кто-то другой должен вскоре последовать за мною? Сказанное царем — приказание.

Говоря это, он вновь и вновь с восхищением поворачивал в руках сверкающий меч. Не в силах расстаться с ним, он вытянул частично лезвие из ножен, и в чистоте его блеска была глубина, подобная ночному небу между звездами.

— Есть ли что-нибудь, чего ему не купить? — продолжал он задумчиво. — Какой царь смог бы отказаться от меча, некогда принадлежавшего Соломону. Я возьму его.

Сказав это, он передал изумруд и меч рабам и не замедлил присоединиться к ним.

Уверенность, выраженная лишь минуту назад, в том, что никто другой не последует за ним к могиле высокочтимого царя Тира, не была настолько сильна, чтобы помешать господину в попытке скрыть все знаки, которые могли бы способствовать открытию. Негр, следуя его руководству, вернул крышку точно на ее прежнее место на саркофаге; изумруд и меч он завернул в свой плащ, мешки и инструменты были сосчитаны и распределены между рабами как легкая ноша. С лампой в руке он обошел все кругом, проверяя, не забыто ли что-нибудь. Заодно он даже обследовал бурые известняковые стены и темный свод над головой. Удостоверившись, что все пребывает в надлежащем виде, он взмахнул рукой, остановил долгий взгляд на мраморном макете Храма, призрачно-прекрасном в своей сияющей прозрачной белизне, и повел спутников к выходу, оставляя царя его одиночеству и величавому сну, не ведающим ни о посещении, ни о грабеже.