Настало время офигительных историй - Анна Вашкевич

иногда всё же омрачало его думы. «Щас отсижу – и куда я пойду? Жилья нет, работы нет, а так был бы здесь уборщиком, меня здесь все знают», – делился он с секретаршей, угощавшей Бориса время от времени чайными пакетиками.

Маленький и по-своему уютный мирок маленького человека, однажды изуродовавшего свою жизнь. Я хочу поспорить с классиком: бывает человек как остров. Если бы я открыла новый необитаемый остров – маленький, потерянный невзрачный островок – я бы назвала его островом Уборщика Бориса.

Глава 10. Писец по имени Боря

Был в школе Борис, был и Боря. Одно имя, но какие разные агрегатные состояния. И судьбы тоже разные.

При первой встрече с Борей каждый немного пугался. Тощий, лысый Боря нежно улыбался и становился похож на обаятельного вампира. Это сходство Боре придавали зубы: несколько передних исчезло без следа, а клыки остались.

Боря любил писать. Не сочинение изящной поэзии, а именно процесс ведения ручкой по бумаге. Когда буковки получаются маленькими и аккуратненькими… Боря был писцом. В глазах учителей он являлся уважаемым учеником.

Директор школы жил в постоянном страхе разоблачения. Чтобы совладать с ним, директор проверял почту, пил крепкий чай и подолгу говорил с завхозом Ильей о том, какой в стране бардак. Но чтобы подчинённые не грустили, директор обязал всех педагогов быть ежечасно готовыми к гипотетической внезапной инспекции школы. То есть следить за заполнением тетрадей. На каждом уроке в тетрадках всех учеников класса должно было быть что-то написано, а именно: дата, тема, пара строчек для приличия. Но поскольку публика предпочитала уроков избегать, бедные учителя зачастую сами сидели и методично писали эту пару строчек в тетрадки. Дата, тема, три предложения… Потом то же самое, но в другую тетрадь… И так около пятнадцати раз. А потом еще пятнадцать раз, потому что класс не один.

Зэки могли при желании делать записи в тетрадки «за себя и за того парня», но делали так далеко не все. Кто-то начинал торговаться («Дайте тогда пастик!» – чернила для ручки), кто-то страдать («Не, всё, я устал, давайте лучше поговорим»). Но были и энтузиасты чистой воды. Боря был из последних.

Боря писал тетради. Писал самозабвенно. Он находил упоение и постигал дзэн, раскладывая тетради по классам, выбирая, что именно он запишет для той или иной темы, какие упражнения поместит в тетрадь и прочее. Он попросил библиотекаршу, временно проводившую русский язык в паре классов, распечатать специально для него поурочный тематический план. Когда Боря был в кабинете, он контролировал, чтобы все присутствовавшие ученики записывали тему как положено и не отлынивали.

Но власть Бори была сосредоточена только в стенах школьного кабинета. Потому что Боря был педерастом. И ладно бы, если он был вечно бит и печален – нет: он казался вполне жизнерадостным петушком, что вызывало у прочих «правильных мужиков» волны ненависти. Географичка рассказывала, что Боря неоднократно делал комплименты цвету её помады. А спустя какое-то время заветному тюбику приделали ноги.

У Бори было мало друзей. Одним из них был паренёк Максим, сирота, которого наркотики толкнули на скользкую дорожку правонарушений. Максим заработал себе очередной не очень серьёзный срок, а чтобы было веселее коротать время, записался в школу и стал постигать науки.

Максим числился в моём классе и, к сожалению, часто приходил «просто поговорить» о своей тяжёлой доле. Поначалу я слушала шокированно, потом – с долей сочувствия, а под конец просто кивала в такт и переписывала злополучные тетради под его бубнёж. На последней ступени своего обучения Максим обнаружил в себе талант к декламации. Он читал стихи с детским придыханием со сцены, и листочек со шпаргалкой дрожал в его пальцах.

Узнав, что Максим может и хочет выступать, я стала самозабвенно его обрабатывать. Близился Последний звонок, отвечать за который поручили мне, и я страшно хотела, чтоб Максим чего-нибудь на нём да прочитал. Мой ученик краснел как девица и пытался застенчиво отнекиваться, но я включила всё своё природное обаяние и бесстыже льстила. В конце концов, «клиент дозрел»: Максим сдался, а я обрадованно стала подбирать строки о вечном. О жизни. О добре и зле. О лютой ненависти и святой любви. Но не Есенина. Есениным я уже была сыта по горло. Хотя об том позже.

И вот, когда Максим созревал, неожиданно случилась в нашей школе грусть, омраченная досрочным освобождением любимого всеми писца Бореньки.

Боренька обворожительно улыбнулся всем на прощание и пошёл туда, где свет – в свободную жизнь. Многие учителя вспоминали о нём не без грусти: после ухода Бориса пить чай с плюшками они стали меньше, а до изнеможения переписывать тетради – в разы больше.

А Максим совсем пригорюнился. Он стал всё реже приходить в мой кабинет. Про Последний звонок речи уже и не шло. А потом Максик исчез совсем. Один из моих учеников, простой мужик Сашок, как-то сказал: «Вы бы так с ним не посиживали в кабинете за разговорами… Он ведь из этих… Из голубых». Он сказал это со странной интонацией. Будто «голубые» по определению предатели, наушники и шпионы, а слушать их грешно и опасно.

Тогда я подумала, что Сашок высказался ну просто за всю Россию. Ведь то, что мужик спит с мужиком, воспринимается у нас не как личная жизнь конкретных граждан, а как государственная проблема номер один. Словно наша страна живёт не по конституции, а «по понятиям». Воруешь по-крупному – заслужил почёт, педераст – твоё место у параши. И купола, купола повсюду…

Максим пришёл в школу в начале июня. Расписался за полученный аттестат. Закатал рукав и показал учителям следы от порезов, что нанёс себе. Несколько циников тут же посоветовали в следующий раз резать вдоль линии вен. Впрочем, живительный ШИЗО сделал своё дело: Максим был снова бодр и в меру жизнелюбив. Тонкая натура, что с него возьмёшь.

Боря на свободе нашёл пункт временного размещения и остановился в нём. Устроился работать на хлебозавод. Завёл страничку в «Одноклассниках» и прислал географичке поцелуйчики. Значит, жизнь у него налаживается.

Глава 11. Непутёвые заметки

У меня просят всё. Ручки, карандаши, линейки, тетрадки, листочки, клей, резинки, точилки, блокнотики, календарики. Всё, что плохо (по их мнению) мною используется. Как-то принесла и прикрепила к доске скотчем такой бамбуковый календарик с собачками – вот это был ажиотаж, я вам скажу. Многие тоскливо смотрели на него и думали, как прекрасно календарик смотрелся бы именно на их кухне и именно в