Другая. Видеть мир не глазами, а сердцем - Элой Морено

– Не волнуйтесь, я знаю, что вы не со зла, это естественно. Я привыкла, что на меня с-с-смотрят странно, смеются, думают, что я от-отсталая. Когда я приходила в школу в д-д-день рождения, меня всегда поджидал забавный подарок от моих одноклассников: погремушка, книжка со скороговорками, намордник или смирительная рубашка. Однажды мне подарили колпак с колокольчиками и на перемене заставили его надеть, а потом делали с-с-ставки, пытаясь угадать время, к-к-когда он зазвонит.

Одним из самых моих распространенных прозвищ в д-д-детском саду, а потом и в ш-ш-школе, было Фрэнки, типа Франкенштейн, ну, вы понимаете. В каком-то смысле они были правы: похоже, что меня сшили из разных кусков, просто не доделали.

У меня к горлу подступил ком.

Вдруг я заметила у нее странное выражение лица, как будто она хотела заплакать, но знала, что сейчас не время. Как будто она искала, куда можно спрятать боль, которую причиняли ей ее же слова.

Я не знала, что делать, не знала, что сказать, в какой момент прервать этот монолог.

– Д-думаю, вам уже сказали, что – ну! черт! – вы не первый психолог, который приходит сказать мне о том, что я и так уже знаю: что я умру. Были и другие, я помню как минимум шестерых. Большинство не продержалось и недели.

Она замолчала, и я решила воспользоваться этим моментом, чтобы наконец начать разговор:

– Почему?

– С не-не-некоторыми я отказалась общаться с с-с-самого начала: они все время говорили и говорили, я не хотела их перебивать.

Луна засмеялась:

– Ну, с одной вроде п-п-получилось наладить контакт. В первые дни казалось, что она искренне интересуется моими чувствами. Проблема возникла, когда она начала задавать вопросы.

– В чем же проблема, Луна? Наша работа как раз в том, чтобы задавать вопросы.

– Ей не нравились мои ответы.

Она снова неосознанно дернула плечами и почесала нос.

Я заметила выражение боли на ее лице.

– Этого не может быть, Луна. Мы, психологи, привыкли ко всем видам ответов, к любым реакциям. Это наша работа.

– Не все психологи г-г-готовы ко всем видам ответов, уверяю вас.

Мы обе замолчали. Она снова почесала нос и дернула плечами. Снова это выражение боли на лице.

Она слегка пошатнулась.

– Что ж, – я решилась прервать повисшее молчание, улыбаясь и стараясь не акцентировать внимание на том, что вижу, – значит, меня ждут непростые времена.

– Нет, думаю, что с вами б-б-будет по-другому.

– Почему? – спросила я удивленно.

– Потому что у нас с вами есть кое-что общее.

– Что же это? – снова спросила я, ожидая какой-нибудь совершенно невинный ответ. Но все получилось с точностью до наоборот. Именно тогда я поняла, что должна быть осторожнее с вопросами, которые я задаю этой девочке.

– Мы с вами пережили одинаковую боль, – сказала она, глядя мне в глаза. – Днем ее не так заметно, но к-к-каждую ночь она обязательно приходит навестить нас. Это боль утраты. Она никогда не проходит, потому что заменяет собой человека, который ушел.

Бумаги, которые я все еще держала в руках, упали на пол. Я застыла, пристально глядя на нее, не смея отвести взгляд, не смея даже моргнуть. Я думала, что если не буду моргать, то смогу скрыть слезы, подступившие к глазам.

Я медленно наклонилась, чтобы собрать бумаги. И там, скрывшись от ее взгляда, я позволила слезам и боли вырваться наружу.

Откуда эта девочка могла знать обо мне такое?

Семь лет назад

Черная, почти новая машина среднего размера едет по дороге, на которой, по крайней мере на данный момент, нет виноватых. Мать и сын возвращаются домой. Обычно их путь занимает всего полчаса. Пока по той же радиостанции, что и всегда, крутится одна и та же музыка, мать размышляет, как вместить в сегодняшнее расписание троих своих пациентов, бассейн ребенка и поход в супермаркет.

Ребенок, оставшись за рамками этой жизненной головоломки, сидит на заднем сиденье, любуясь пейзажем. Ему всегда нравилось наблюдать за тем, как за окном на полной скорости проносятся дома и деревья. Особенно он любит ездить на машине в дождливую погоду, потому что тогда он может рисовать прямо на окне, повторяя пальцами путь капель, стекающих по стеклу. Но сегодня дождя нет, светит солнце, видимость хорошая, так что даже погода не поможет смягчить ситуацию.

В тридцати километрах отсюда по встречной полосе едет другая машина, красная, чуть побольше и не такая новая, а ее скорость гораздо больше разрешенной.

На передних сиденьях едут мать и дочь. Дочь надела наушники, как только села в машину. Она ни на секунду не отрывается от видеороликов на телефоне и прямо сейчас слушает советы шестнадцатилетнего эксперта, как скрыть прыщи при помощи косметики определенной марки.

Мать левой рукой держит руль, правой – мобильный телефон. Ее внимание периодически переключается с дороги на рабочий чат, где присутствуют все коллеги, кроме начальника. Звуковые уведомления заставляют ее нервничать, но она не решается отключить их. Разговор коллег принимает направление, которое ей совсем не нравится.

Постепенно расстояние между двумя машинами сокращается.

Две машины, две истории, четыре жизни. Теперь их разделяет всего десять километров.

Откуда эта маленькая девочка могла знать обо мне такое?

Это было очень личное, об этом нигде никогда не упоминалось, даже в местных газетах.

Я медленно встала, повернулась к ней спиной и начала раскладывать бумаги, стараясь незаметно вытереть слезы.

Возможно, это была просто случайность. Возможно, девочка уловила в каком-то из моих выражений лица нотки грусти, не более того. Я аккуратно все разложила на столе и придвинула стул, чтобы сесть рядом с ней.

– Луна, ты знаешь, почему я здесь? – спросила я, глядя ей в глаза, не скрывая, что плакала.

– Да, чтобы сказать мне, что я умираю, – ответила она.

– Нет, я здесь для того, чтобы эти дни стали лучшими в твоей жизни.

– Понятно, – сказала она. Я заметила гримасу боли на ее лице. Это напоминало мне конец детского праздника, тот самый момент, когда в надувной замок перестают подавать воздух.

Она подняла одеяло и медленно легла, словно из нее выкачали всю энергию. Ее шляпа упала на пол, а вслед за ней и светлый парик. Я отвела взгляд: кожа на ее голове, на которой почти не осталась волос, представляла собой лабиринт из шрамов.

Она постаралась ухватить одеяло, но оно выскользнуло из пальцев. У нее не осталось сил, чтобы удержать его.

– Луна, что с тобой? Ты в порядке? – спросила я,