Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Когда дворецкий удалился, зазвонил телефон. Граф поднял трубку с той осторожностью, которая понятна у человека, разбуженного сладостным тенором.

– Алло, – сказал он.

– Алло, – ответил приятный мужской голос. – Нельзя ли попросить леди Терезу?

– Леди Терезу? Я ее сегодня не видел.

– А с кем я говорю?

– С лордом Шортлендсом.

– Здравствуйте, лорд Шортлендс. Наверное, вы меня забыли. Я Майк Кардинел.

Граф признался, что это имя ему незнакомо.

– Так я и думал. Передайте, пожалуйста, Терри, что я звонил. Всего хорошего.

– До свиданья, – ответил лорд, снова погружаясь в раздумья. Однако на этот раз ему помешала та самая леди Тереза, о которой говорил мужской голос.

Мы не скажем, что лорд просиял. Люди, утратившие шляпу и соперничающие с дворецким, который мог бы служить манекеном, не сияют. Но легче ему стало. Только что мы бы приняли его за труп, отлежавшийся в воде; сейчас он скорей походил на труп свежий. Если мы сравним его с тем, кто пережил кораблекрушение, Терри показалась ему чем-то вроде паруса.

Даже в безднах уныния он знал, что у тучи есть кой-какая каемка – младшая дочь, сбежавшая в Лондон, на свободу, вернулась домой и могла его поддержать в меру своих сил.

Старшую дочь вынести трудно, среднюю – тоже нелегко, Космо Блейр и Мервин Спинк могут довести до удара. Зато Терри, дай ей бог здоровья, девушка хорошая.

Глава IV

Леди Тереза Кобболд была намного красивее леди Клары. Средняя дочь пошла в отца, который был добрым (хотя бы для палаты лордов), но походил скорее на Эрика Блора [6], чем на Роберта Тейлора [7]. Младшей хватило здравого смысла, чтобы пойти в мать, которая была в свое время красивейшей дебютанткой Лондона. От ныне покойной графини Терри унаследовала стройность, голубые глаза, золотистые волосы и вообще все то, что побуждало увидевших ее мужчин нервно поправить галстук.

– Привет, Шорти, – сказала она. – Поздравляю, мой дорогой.

– Спасибо, душенька.

– А вот и подарок. Увы, только трубка.

– Хорошая, – признал граф. – Как раз такую я хотел. Да, тебе сейчас звонил какой-то молодой человек.

– Майк Кардинел?

– Он самый. Вроде бы мы знакомы, но я его не помню.

– Конечно. Вы сто лет не виделись. Ну бог с ним. А вот скажи, – спросила она, присаживаясь на край потертого дивана, – как у тебя с праздником?

Граф помрачнел. День рождения оказался довольно убогим.

– Адела вручила мне два галстука, Дезборо – «Убийство где-то там», а Клара…

– Как насчет денег? Совсем нет?

– В сущности, совсем.

– Безобразие! А я-то надеялась, что мы съездим в Лондон покутить. Хорошо, совсем, а конкретней?

– Два шиллинга с небольшим. У тебя тоже пусто?

– Три шиллинга.

– Д-да… маловато.

– Такова жизнь.

– Именно, такова, – согласился граф, снова погружаясь в уныние.

Наше время неблагоприятно для графов. Прошли их денечки. Кое-кто еще крутится, но большей частью они, после уплаты налогов (земельный, подоходный и прочая), а также – поддержки скороспелых проектов, подходят вплотную к нищете. Лорд Шортлендс, с его двумя шиллингами и восемью пенсами, еще неплохо устроился.

Когда-то он все-таки мог заказать в своем клубе бутылку лучшего вина. Теперь приходилось довольствоваться молоком, поскольку он полностью зависел от щедрот леди Аделы, которой хватило ума выйти за Дезборо Топпинга.

Зависимость как таковая графа не мучила; он предпочитал, чтобы деньгами занимались другие. Но старшая дочь была прижимиста, тверда (скажем, не дала бы двести фунтов, чтобы он женился на кухарке) и настолько привязана к родовому гнезду, что все там жили круглый год. Граф понять не мог, почему ей нравится это гнездо, где летом очень жарко, зимой – очень холодно. Вот и сейчас он сказал:

– Представляешь, Терри, последний раз, и то ненадолго, я уезжал отсюда прошлым летом, когда тут жили американцы. Да и то Адела потащила меня в Харрогит. У Дезборо, видите ли, подагра! Я хотел поселиться в клубе, но она считает, что меня нельзя оставлять одного в Лондоне.

– И верно, нельзя.

– Надеюсь! – не без гордости заметил граф.

– Ты там такое вытворял…

– Бывало, бывало. Что с того? Я – в золотой клетке.

– Золотой?

– Если хочешь, в гробнице.

– Бедный старый Шорти! Ты не очень любишь фамильную цитадель?

– Я не люблю, чтобы мной помыкали. «Дай мне шиллинг, милочка!» – «На что?» – «На табак». – «Он не кончился». – «Кончился». – «Вот как? Много куришь». Это меня оскорбляет. Сказать не могу, как я восхищался твоим побегом. Да, ты вырвала клочок свободы. А у меня духа не хватает.

– Надо было вместе сбежать. Играли бы в оперетках, на пару. Старичок и простушка.

– Почему ты вернулась?

– Голод пригнал, мой ангел. Шоу провалилось, больше работы не было. Ты никогда не голодал?

– Неужели ты ничего не ела?

– Ела, один приятель кормил, истинный ягненок. Водил в кафе и рассказывал про свою девицу. Отец отослал его в Англию, чтобы он с ней не виделся. Он американец, но – вот странно! – фамилия у него такая же, как у нас.

– Кобболд?

– Не Шортлендс же!

Графу стало интересно. С некоторых пор это имя запечатлелось в его сердце.

– Хотел бы я знать, связан ли он с моим занудой. Какой-то Элл ери Кобболд все время шлет мне из Нью-Йорка письма и телеграммы. А сегодня он подговорил дружка, чтобы тот позвонил мне пораньше и запел в самое ухо. В семь часов! Ты только подумай. Ровно в семь. Часы над конюшней пробили – и пожалуйста.

– Насколько я понимаю, Стэнвуд – его сын. Он говорил, что они живут в Нью-Йорке или где-то поблизости. Так вот, он меня спас, но я все равно не выдержала.

– Пошла бы еще куда-нибудь. Ты такая красавица!

– Что ты, я ползти не могла. И ждать – тоже.

– Совсем денег не было?

– Совсем.

Лорд Шортлендс с пониманием кивнул.

– То-то и оно. Что ни возьми, нету денег. Вот, скажем, если бы у меня было двести фунтов, я бы женился на миссис Пентер.

– Знаю, она мне говорила.

– Хочет завести кабачок. Отдохнуть от трудов на склоне жизни. Что ж, это понятно. Женщине нужен дом со всеми финтифлюшками. Но мне-то, мне каково? Где я раздобуду деньги? А Спинк не дремлет. У него кое-что есть. Этот Блейр ему сунул фунтов пять, меня чуть не стошнило. А прошлогодние американцы? Тоже, я думаю, озолотили. Да, к цели он ближе.

– Заметь, он играет на скачках.

– Верно. А вдруг много выиграет?

– Миссис Пентер