Улица Космонавтов - Роман Валерьевич Михайлов

голове такую прямоугольную таблицу и вычеркивать из нее выбывшие карты. Это не так сложно. Малый опыт — и ты помнишь все вышедшие карты. Переводной дурак казался слишком скользкой игрой — я его просто опасался. Дальше, когда в компаниях предлагали играть в переводного — просто отказывался. Там словно оказываешься на льду: скользят мысли и расчеты. Я понял, что можно упросить пространство подсказывать карты противника. Но там же, за этим пониманием, увидел страшную бездну — это было прикосновение к магии. Стало очевидно, что если пространство согласится и подскажет карты противника, то наступит день и оно также от тебя чего-нибудь попросит, а попросить оно может и нехорошее. Когда играешь с незнакомым человеком — надо уяснить, считает ли он, или играет наугад. Это делается по взгляду. У считающего иногда взгляд уходит — он смотрит не на свои карты, а как бы мимо них. Но, если игрок опытный, он также определяет, что ты считаешь карты. Начинается борьба стратегий и снова та самая магия. Умелый игрок может ловчить — создавать ложную картину о своих картах. Масти оказываются дорожками, прям категориями со своими связями. Нужно правильно встать на свою масть и держаться ее до открытого боя, когда уже идет в ход лишь грубая сила.

Душман полностью поддерживал мои занятия картами, говорил, что у меня талант, и в случае чего, буду важным человеком на зоне. Он объяснял, что нужно сосредоточиться на картах, начинать изучать тайны. И тюрьма, о которой так много говорил Душман и соседские пацаны, воображалась мне местом, где живут карточные мастера, меняются опытом, растут в своем умении. У меня были очень гибкие пальцы, мог их выкручивать по-разному. Душман это тоже отмечал и растолковывал, что пальцы мне даны, как часть будущей карточной профессии.

Когда умер дедушка, я залез под стол. Выходить не хотелось. Слышал крики Душмана со двора, но даже они не могли оттуда вытащить. Я не особо видел смысл вылезать из-под стола, участвовать в общем горе и слушании обсуждения похорон. Собрал молитвы-заговоры, пошептал, посмотрел на иконку в углу, еще пошептал, спрятался поглубже под стол.

Детские инициатические дорожки, леса, огороды, подвалы. Там присутствовали карлики с лампами и столами, одинокие глаза в нижних окнах, в очках таких дзинь-дзинь-дзинь, с тайнами, тайнами, тайнами. Шепчущие бабки… у-у-у-у-у, да они могут петь, как волки, так у-у-у-у-у, просто смотреть на тебя и петь. Это большая сила, когда бабка в платочке смотрит на тебя, и поет, как волк. Она знает все о тебе, даже о твоих эротических фантазиях, о твоих страхах и радостях.

Да, дедушка умер, и все посыпалось. И бред, и страх посыпались. Я откопал у бабушки молитвы-заговоры, решил, что смогу дедушку воскресить. Но внутренней убежденности не хватило.

— А ты знаешь, как дедушку оживить?

Душман не ответил. Тепло посмотрел, затем отвел взгляд. уставился на небо, на птиц.

Я начал шептаться, беседовать с дедушкой. Показалось, что знаю слова, которые способны открывать беседу с ним. Произношу слова, а дальше. могу задавать вопросы, могу получать ответы. Я разговаривал, кивал головой. В результате это переросло в нервный тик. Понималось, что все теперь будет по-другому, все сменится, разольется. Так и вышло. Окна подвала забили досками. Мы разъехались по разным местам городка. Душман переехал куда-то в новый район, а я — к фабрике. Тамошняя шпана поначалу приняла меня довольно жестко. Пару раз поколотили. Они нюхали клей и носили кирзовые сапоги. А вообще, дети там были достаточно интересные — заброшенные какие-то. Один раз я шел из школы.

— Слышь, пацан, топай сюда. Поближе, поближе.

— Ну?

— Ты откуда такой? А кто отец то? Клей сладкий сегодня, приятно стягивает. Будешь?

— Не знаю. Я без отца.

— А петь умеешь? Давай, спой. А то грустно вокруг. Дождь… сам понимаешь. Я спел. Они засмеялись.

— А… Ебнутый. Ну, тогда хорошо. В карты играешь?

— Да.

— А что ставишь?

У меня оказался фантик от иностранной жвачки. Один. Проиграл его. Со временем сошелся с этими новыми людьми. Влился в жизнь и заботы. Пытался рассказывать о старой жизни, о старых делах, мечтах, о Душмане. Это всех веселило. Никто всерьез это не воспринимал, но смеялись над рассказами о карликах в подвале искренне. Ну и сладко.

Там жили двое страдающих эпилепсией. Они оба очень строго смотрели и видом показывали какую-то тайну, типа тайна внутри живет, а выдаваться не собирается. Один из них, Борис, ходил по помойкам. Я с ним подружился. Подошел первый раз.

— Привет, Борис.

— Я не Борис.

И посмотрел он так строго. После этого я его нормально Борисом называл, он откликался, беседовал, смотрел, все как надо походу. Эпилепсия, и правда, в себе тайну носит. Она не терпит шизофренические запахи и настроения. Она и жестче, и мягче. Со вторым больным было дело темное. Смотрел он еще серьезнее и все говорил, что собирается жениться. Взгляд такой тупой, но твердый, типа не удивишь, что хочешь вытворяй, а не удивишь. Очень, очень душевно.

Мы стали жить все вместе: бабушка, мама с отчимом и я. Отчим порой чудил по-страшному. Приходилось даже спать с ножом под подушкой. Сил в теле не было, боялся всего происходящего. Один раз он разбушевался, вернулся с работы с топором и сказал, что предстоит кровавая ночь. Мы с мамой и бабушкой ушли ночевать к одной старушке. Ничего, через неделю прощения у нас у всех просил, говорил, что так нельзя жить, как он живет, все нужно делать по-доброму, чисто. А проходила еще одна неделя — снова фигня какая-нибудь начиналась.

У меня обнаружился сильный невроз. Тело дергалось иногда, прям плясало. На плечах жили нервные тики. Мама отвела меня к невропатологу. Такая опытная женщина, посадила меня напротив себя, посмотрела в голову, стала расспрашивать. Спрашивала про молитву, которую я повторяю, про то, что я шепчу сам себе. То, что я беседую с умершим дедушкой, не хотелось раскрывать. Я просто сказал, что говорю на определенном скрытом языке. Ну да, невроз сильный. Что поделать… лечиться надо. Травки успокоительные. Мама даже нашла массажистку, которая стала приходить к нам домой и делать специальный массаж, чтобы убрать эти неврозы.

В школе было не очень интересно. Все получалось без проблем, особенно математика. Я решал в классе задачи намного быстрее, чем остальные ученики, вообще порой казалось, что могу решить что угодно. Эмоционально математика показалась чуть ли не единственным миром, похожим на мир того