Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

Они болтали без умолку. Ей приходилось многое объяснять, о многом рассказывать, ведь в ее прежнем существовании было много такого, что было чуждо Альфонсо, но ему обо всем хотелось узнать, и он понимал ее, на каком бы языке она ни разговаривала – по-арабски, по-латыни или на кастильском наречии. Да и ему самому то и дело приходило в голову что-нибудь такое, что ее, конечно же, заинтересует, и ему не терпелось с ней этим поделиться. Важно было всякое слово, которое они говорили друг другу, пускай иные слова казались пустыми или даже смешными, но все равно, когда Ракель и Альфонсо расходились по разным покоям, каждый из них припоминал слова другого, и долго обдумывал их, и улыбался. Такое взаимопонимание казалось тем более прекрасным и удивительным, что сами они были очень разные. Но в глубине своего существа они были едины, и каждый ощущал в точности то же самое, что ощущал другой, – беспредельное счастье.

О, блаженство полного слияния друг с другом! Обоим нравилось ощущать, как приближается тот миг, когда они сольются, полностью уничтожатся один в другом. Вот уже совсем скоро, через какую-то долю секунды наступит слияние, и каждый из них жаждал этого мига, но в то же время пытался его оттянуть, ибо предвкушение было не менее сладостно, чем свершение.

При Галиане был большой парк. Внутри окружавших его строгих белых стен они то и дело открывали что-нибудь новое: рощица, беседка, пруд, сам дворец – все здесь хранило следы удивительных событий, все пробуждало воспоминания. Были там и две полуразрушенные цистерны – их сохранили в том виде, в каком нашли, ведь это были остатки старинной машины, какую изобрел рабби Ханан для измерения времени. Ракель рассказала Альфонсо о жизни и смерти раввина. Альфонсо ее выслушал, но, поскольку сам ничего не знал о том происшествии, предпочел промолчать.

Зато оба они знали и охотно обсуждали историю принцессы Галианы, по имени которой и было названо поместье. Отец ее, толедский король Галафре, воздвиг для Галианы этот дворец[77]. Сюда являлись многие женихи, привлеченные молвой о красоте принцессы. Был среди них и Брадаманте, король соседней Гвадалахары, витязь исполинского роста, ему-то и пообещал Галафре отдать дочь в жены. Но король франков, Карл Великий, тоже был наслышан о красоте принцессы Галианы, он явился в Толедо под вымышленным именем Майнет, поступил на службу к Галафре и во главе толедского войска одержал победу над могущественным врагом, калифом Кордовы. Галиана влюбилась в доблестного рыцаря Карла, и король Галафре в знак признательности обещал ему руку дочери. Но обманутый жених, великан Брадаманте, нагрянул с войском под стены Толедо и вызвал Майнета-Карла на поединок. Тот принял вызов, и одолел великана, и убил его. Однако Карл из-за своего быстрого возвышения нажил при сарацинском дворе множество врагов, и те стали внушать королю Галафре, будто Майнет замыслил отнять у него корону, и Галафре распорядился тайком убить Майнета. Но принцесса Галиана оповестила о том своего возлюбленного. Они вместе бежали в город Аахен, где она стала христианкой и королевой.

Ракель готова была поверить, что Галиана влюбилась в короля франков и согласилась бежать с ним. Но ей казалось невероятным, что Карл мог победить великана. А в то, что Галиана сделалась христианкой, она и вовсе не желала верить. Хоть дон Альфонсо ее убеждал:

– Дон Родриг нашел эту повесть в старинных книгах, а он человек на редкость ученый.

– Надо мне как-нибудь спросить дядю Мусу, – решила Ракель.

Альфонсо почувствовал себя слегка задетым. Он стал ей втолковывать:

– Дворец Галиана был разрушен, когда мой прадед осадил и взял Толедо. Дворец не стали восстанавливать, потому что тогда под самыми стенами города проходила граница с маврами. Сегодня Калатрава и Аларкос в моих руках, так что Толедо в полной безопасности. Оттого-то и стало возможным отстроить для тебя дворец Галиана.

Ракель тихо улыбнулась в ответ. Ему ли убеждать ее в том, какой он герой и рыцарь, какой он великий король! Всем это давно известно.

Альфонсо из любопытства просил Ракель растолковать ему изречения, украшавшие стены. Многие надписи были выполнены старинными куфическими письменами, а Ракель читала их без труда. Она рассказывала Альфонсо о том, как ее учили писать и читать. Для начала – простые стихи из Корана и девяносто девять имен Аллаха, начертанные привычным новым письмом «насх». Потом она обучилась старому куфическому письму, а уж под конец и еврейскому, в чем ей очень помог дядя Муса. Альфонсо охотно прощал ей излишнюю ученость – за то, что она была Ракелью.

В числе мудрых надписей находилась и та древнеарабская, которую особенно любил дядя Муса: «Мир весом в легкое перышко перевесит свинцовую гирю победы». Ракель вслух прочла это речение – исполненные смысла загадочные, величавые слова звучали очень странно в ее почти детских устах. Король не понял сути, и Ракель перевела на более привычную ему латынь: «Унция мира дороже, чем сто пудов побед».

– Вздор, – решительно объявил Альфонсо, – это нравоучение для землепашцев и горожан, но никак не для рыцарей. – Не желая обидеть Ракель, он тут же мягко добавил: – В устах дамы такие слова допустимы и даже приятны.

Несколько позже он поведал ей следующее:

– Как-то раз я тоже сочинил назидательные строки. Это случилось, когда я брал Аларкос. Я захватил горный перевал к югу от Нахр-эль-Абьяда и оставил там крепкий заслон, а в начальники им дал некоего Диего, ленника моих баронов де Аро. Но он не удержал позиций, неприятель застиг его врасплох. Мне эта неудача чуть не стоила Аларкоса. Этот Диего, видите ли, просто заснул. Я велел привязать его к одному из кольев палатки. Вот тут-то я и сочинил свое назидание. Так, попытаюсь припомнить в точности: «Не спи и будь всегда начеку, чтобы оттяпать голову врагу. Если волк дремлет, овцу ему не добыть. Если воин дремлет, войску не победить». По моему приказу речение записали большими жирными буквами. Диего хорошо изучил эти строки в первое утро, и во второе, и в третье. Лишь после того я приказал выколоть его негодные глаза, которые проморгали приближение мавров. А потом так-таки взял Аларкос.

В тот день Ракель говорила с ним мало.

Знойные полуденные часы она обычно проводила в уютном сумраке своей комнаты, где пропитанная водой войлочная обшивка давала прохладу. Дон Альфонсо предпочитал улечься под тенистым деревом, поближе к Белардо, который даже в жару возился с какой-нибудь садовой работой или делал