Эхо наших жизней - Фейт Гарднер

как из термоса поднимается пар, – ты был так добр ко мне, потому что чувствовал вину из-за того, что твой брат чуть не убил моих маму и сестру. Все эти приятные вещи, которые делал – подвозил меня, приглашал на обед, был моим другом, – все это из-за чувства вины.

– Нет.

– Но ты так сказал. – Я закручиваю крышку термоса и возвращаю ему. – Ты только что это сказал. Ты не можешь просто забрать свои слова назад.

– Ты подружилась со мной, потому что хотела узнать о Джоше, так чем же это так отличается?

Я провожу языком по зубам, подыскивая слово, чтобы описать это громадное чувство потери.

– Это очень отличается.

– Чем?

– Просто отличается.

– Отличается, как отражение в зеркале. Оно перевернуто, углы противоположны, но суть одна и та же.

– Это не одно и то же, – говорю я.

Я слышу крик птицы, и мне кажется, будто я получила глубокую рану.

– Мои чувства к тебе реальны, – говорит он. – И они выходят за рамки того, что мой брат сделал с твоей сестрой.

– Хорошо.

– Пожалуйста, не делай этого.

– Слушай, можешь больше не притворяться, что тебе на меня не наплевать, – говорю я, глядя вдаль, на фиолетовую вершину, до которой мне никогда не добраться. – Ты проделал свою благотворительную работу, подружившись со мной. Теперь мы можем двигаться дальше.

– Хочешь сказать, что ничего настоящего ко мне не чувствуешь? Что все это время дело было только в Джоше? Что я был просто твоим исследовательским проектом и ничем больше?

– Конечно нет.

– Что ж, очевидно, это верно в обе стороны. У меня есть к тебе чувства, – повторяет он. – Настоящие чувства. – Кажется, он ловит себя на какой-то мысли. – Хотя я и знаю, что ты с кем-то встречаешься.

– Я соврала, и ты знаешь, что я соврала.

Он смотрит на свои руки, сложенные на коленях, как у пай-мальчика:

– Я надеялся, что ты соврала. Это странно?

– А ты врал?

– Ну, я вроде как встречался с девушкой онлайн, но теперь все кончено.

Почему-то это меня задевает: что некая часть его истории была правдой, а моя – лишь жалкой ложью.

– Все это неправильно, – говорю я и встаю.

– Бетти, – мягко произносит он. – Это не так. Пожалуйста, не ненавидь меня после всего, что я тебе рассказал.

– Я не ненавижу тебя, – говорю я, но не могу встретиться с ним взглядом. – Но я больше не хочу притворяться, что это нормально. Я думаю, мы совершили ошибку, став друзьями. Все это было ошибкой.

– Мне больно слышать это.

– Честно, я думаю, что так будет лучше. Забудь обо мне. Я забуду о тебе. Я забуду твоего брата, а ты забудешь, что он сделал с моими мамой и сестрой, и мы сможем двигаться дальше.

– Как?

– Пожалуйста, просто отвези меня домой! – почти кричу я.

– Конечно, – выпаливает он так быстро, что мне почти больно. Он встает и направляется вниз по тропинке. – Все что захочешь.

Я смотрю в его спину и механически следую за ним. На тропинке попадается развилка, и я думаю пойти по той, что ведет в темноту, подальше от него. Мы проходим мимо смеющейся пары, ссорящейся семьи, задумчивого собачника. Мое сердце бьется ровно и слишком громко в венах, умоляя, чтобы его услышали. «Я не знаю, – будто говорит оно. – Я не знаю, не знаю, я ни хрена не знаю».

– Вот и правда все? – спрашивает он. – Так все и закончится?

– Лучше оторвать пластырь быстро, – говорю я, вспоминая слова мамы.

Я рада, что иду за Майклом, потому что не знаю, где мы были и куда идем. Глядя ему в спину, такую знакомую и одновременно незнакомую, – потому что он и есть незнакомец, потому что я хоть и получила привилегию определенной близости, но при этом почти не знаю его, – я так сильно хочу его. Хочу идти с ним в ногу, сжать его руку своей рукой, но я не могу. Потому что не знаю, как преодолеть пропасть, такую глубокую, что включает смерть или почти смерть наших близких. «Я не знаю, не знаю, не знаю», – жалко заикается мое сердце, которое, напоминаю я себе, всего лишь несносная мышца, обреченная пожизненно сокращаться.

Глава 39

Такой тошнотворной грусти у меня не было с тех пор, как Адриан порвали со мной год назад. Тогда солнце уже село, но свет еще не потух. Была весна, и моросил дождь; белые почки на фиолетовых ветвях были набухшими и сочными. Мы пришли на фильм Куросавы в Тихоокеанский киноархив, стояли в очереди за билетами. Я хотела взять их за руку. По тому, как они уклонились, я поняла, что сейчас произойдет что-то плохое.[20]

– Слушай, – сказали они. – Мы можем кое-что обсудить до начала фильма?

«О нет», – подумала я. Но мой рот сам произнес:

– Конечно.

Мы с Адрианом вышли из очереди и обогнули здание, направляясь к фасаду – блестящий серебристый космический корабль с экраном, на котором мелькали кадры из премьер. Адриан посмотрели на меня и положили руку на мое плечо.

– Сегодня пришла новость, что мы поступили в Вашингтонский университет, – сказали они.

– Вау, поздравляю!

– Спасибо. Но это значит… что я скоро уеду. И я не смогу уделять тебе столько внимания, сколько ты заслуживаешь. – Адриан улыбнулись. – Ты такая чудесная, красивая, веселая, милая и идеальная. Надеюсь, мы останемся друзьями.

Такая куча лестных прилагательных еще никогда не ощущалась столь болезненно. Я кивнула и заставила себя улыбнуться. Я ничем не выдала, что у меня сжалось в груди.

– Конечно, будем. Я понимаю, правда, – вместо этого сказала я. – Сейчас не время для долгих отношений.

Я понятия не имею, как связано это унизительное воспоминание, которое я похоронила очень глубоко, с моим сегодняшним разговором с Майклом. Люди уходят, люди оказываются не теми, за кого себя выдают, люди никогда не обращают на тебя достаточно внимания и по правильным причинам. Много лет назад именно эти уроки преподал мне папа, и, похоже, мне еще учиться и учиться. Я хочу поговорить обо всем с Джой, но она уже напилась в своей комнате. По крайней мере, мне так кажется, потому что сначала она ноет по телефону, что Лекси ее недостаточно любит, а потом долго бренчит на своей гитаре песню о том, что человек в черном никогда ее не любил. Будь это вчера, я бы написала Майклу, и мы бы вместе посмеялись. Но вчера прошло и больше не повторится.

Я пишу Антонио и спрашиваю, какие у него планы на вечер. Я давно ему не писала. С тех пор как я переехала на другой конец офиса, мы мало общались. Антонио отвечает, что планов нет, он ест