Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк

Решение первички в райкоме тоже утвердят на полном автомате. Об этом, конечно же, через некоторое время станет известно в парткоме завода, и там поднимется шум. Яшку обвинят во всех смертных грехах, телега на зарвавшегося комсорга покатится в райком комсомола, и там тоже ударят в набат, вызовут вражину на ковёр. При этом скажут: такого скандала у нас ещё не было, а ты, Яков Рабинович, воспользовался доверием, и так далее, и тому подобное… Только Яшке будет уже всё равно. Абсолютно всё равно.

Никакого второго и третьего Шустрикова слоя ему больше не надо, и ни в чём он разбираться не собирается. Надоело играть в чужие игры. Устал.

Этакие героические мысли пришли к Яшке сегодняшней бессонной ночью, и от них ему неожиданно стало легко и свободно, словно он сбросил с плеч какой-то надоевший ненужный груз. Пора начинать жить новой жизнью, пускай его даже выгонят из комсоргов. Он нисколько не пожалеет… А если из комсомола? Так далеко в своих мыслях он пока не заходил.

Ромашкин уже встречался в коридоре, но о собрании так и не заикался. По его представлениям о субординации, Яшка должен прибежать к нему первым. Секретарша Людочка, всегда стрелявшая у него сигареты и не забывающая при этом хитро подмигивать, сегодня пронеслась мимо без остановки, воротя нос в сторону. Почувствовала, что скоро жареным запахнет. На то она и секретарша, чтобы предугадывать всё заранее.

Даже Галина Павловна пока не разыскивала Яшку по селектору, а уж контролировать его и Ленку она любила пуще своей основной работы. Выжидала сейчас, небось, что они будут делать, ведь до неё наверняка уже донеслась весть о предстоящем исключении Нинки из комсомола. А может, просто не знает, как поступить, или заготовила какую-то особую каверзу.

За час до собрания Ленка не выдержала и тоже куда-то сбежала.

Тоже ничего страшного. Яшке сейчас необходимо было побыть одному, чтобы ещё раз всё продумать. В первую очередь, необходимо нейтрализовать Ромашкина, который непременно явится на собрание давать ценные указания. Как – пока не ясно, но придётся импровизировать. Затем – при самом нехорошем стечении обстоятельств, – прикинуть, как выкручиваться самому, если присутствующие откажутся голосовать за Нинкино исключение. Такое маловероятно, но всякое может случиться.

А может, Яшка всё-таки ошибался, собираясь действовать теми же методами, что и ГэПэ с Ромашкиным? Если уж что-то доказывать и чего-то добиваться, то надо бы как-то иначе. Честно и с открытым забралом. Но как? Про это мудрый философ Шустрик ничего не говорил…

Зажав папку с документами под мышкой, Яшка отправился в красный уголок, где проходят собрания, как на эшафот. Ну, брат, держись…

Но здесь пока было пусто. Со сцены из-за длинного полированного стола глядел в зал своими гипсовыми незрячими глазами бюст Владимира Ильича. Край постамента был расположен ниже уровня стола, оттого всегда казалось, что вождь мирового пролетариата сидел за столом один-одинёшенек и терпеливо дожидался очередного собрания. Особенно странная картина получалась, когда президиум был полон и все стулья заняты. Тогда Владимир Ильич отодвигался как бы на задний план, но не совсем, а так, чтобы из-за спин заглядывать в кроссворды на столе и подслушивать перешёптывания сидящих. На сцене об этом не подозревали, а в зале это каждый раз вызывало невольный смех.

Свет пока выключен, и глаза не сразу привыкли к полумраку. И вдруг Яшка различил, что в дальнем углу сидит Ленка. Увидев его, она отвернулась и всхлипнула.

– Ленок, ну что ты? – Яшка пытался отыскать какие-то слова, но в голове у него сейчас было совсем другое. – Ты на меня за что-то обижаешься?

– Вот ещё! Очень нужно! – она полезла за платком, чтобы промокнуть поплывшую косметику. – Не стоишь ты того…

– Прости, если сделал что-то не так, – Яшка присел рядом и похлопал её по коленке. – Честное слово, я никого не хотел обидеть.

– А что ты вообще хочешь в этой жизни?! – Ленка даже закрыла лицо ладонями. – Для тебя главное – твои амбиции и карьера, а на остальных тебе плевать.

Яшка набрал побольше воздуха и вдруг выпалил:

– Ну, не буду я гнать из комсомола эту Нинку несчастную, строгий выговор ей вкачу, и всё! Остальные пусть, как и раньше, вытирают о нас ноги, а мы будем только отряхиваться и глупо улыбаться. Если так будет для всех лучше, то я…

– Поступай, как решил, – Ленка поглядела на него злыми глазами и сбросила руку с колена. – Не надо мне одолжений. А то я тебя стану ненавидеть ещё больше, чем их…

Как он и предполагал, Нинка Филимонова на собрание не явилась. И никто из её бригады из солидарности тоже не явился. Зато пришёл Шустрик, который вообще ни на какие собрания не ходил, а на комсомольские подавно, потому что вышел из комсомольского возраста уже лет восемь назад.

Яшка резво открыл собрание, стараясь не глядеть в полупустой зал. Если бы комсомольская гвардия собралась полностью, плюс к тому пришли бы все заводские коммунисты, то из ста с лишним мест в зале всё равно добрая половина осталась бы незанятой. А сегодня не пустовали лишь полтора ряда галёрки, да ещё несколько человек расположились прямо напротив трибуны. Среди них, отечески улыбаясь, восседал Ромашкин. Он заранее был готов к тому, что его призовут в президиум, а Яшка был не против – пускай выходит, тешит самолюбие.

Ленка уже привела себя в порядок, и только слегка припухшие веки выдавали, что она недавно плакала. Яшка кивнул ей, и она заученно зачитала список президиума. С усталой улыбкой всенародного любимца Ромашкин вскарабкался на сцену и занял место рядом с Яшкой.

Пока всё шло по плану, и никого особенно не интересовало, о чём будет вещать докладчик, то есть Яшка. Главное, чтобы собрание закончилось поскорей, и всех распустили по домам.

Часть комсомольцев отсутствовала – те, кто работал в третью смену. Без уважительной причины – всего несколько человек, в том числе бригада Филимоновой. Но необходимый кворум для голосования всё-таки был, так что можно сильно не заморачиваться.

С первым вопросом, то есть с отчётом за квартал, Яшка искусственно затягивал, чтобы публика озверела и стала его торопить. Тогда второй вопрос – Нинкино исключение – проскочит на автомате. У сидящего в президиуме Ромашкина уже подёргивались веки, но он мучительно боролся со сном и тряс под столом ногой.

После получасовых нудных выкладок и цитат