Габриэла, корица и гвоздика - Жоржи Амаду

Вопреки ожиданиям и опасениям Насиба, обед в честь открытия автобусной линии прошел в мире и согласии. Еще не было семи часов и едва успели удалиться засидевшиеся любители аперитива, а русский Яков потирая руки и широко улыбаясь, уже вертелся около Насиба. Он тоже читал статью в газете и тоже опасался, что банкет будет испорчен. Горячие люди в этом Ильеусе… Его компаньон Моасир Эстрела ожидал в гараже прибытия автобуса с приглашенными из Итабуны — должно было приехать человек десять, в том числе префект и судья. И вдруг появилась эта злополучная статья, сеявшая раздор, недоверие и раскол среди приглашенных.

— Она еще наделает много шума.

Капитан, пришедший пораньше, чтобы сыграть, как обычно, партию в триктрак, конфиденциально сообщил Насибу, что статья эта лишь начало. Последует целая серия, и вообще дело не ограничится одними статьями, Ильеусу предстоит пережить знаменательные дни. Доктор, пальцы которого были перепачканы чернилами, а глаза блестели огнем тщеславия, мимоходом забежал в бар, объявив, что невероятно занят.

Что же касается Тонико Бастоса, то он не вернулся, так как его потребовал к себе полковник Рамиро.

Первыми прибыли приглашенные из Итабуны, они не могли нахвалиться поездкой — рейс автобус совершил за полтора часа, несмотря на то что дорога еще не совсем просохла. Приехавшие со снисходительным любопытством рассматривали ильеусские улицы, дома, церковь, бар «Везувий», винный склад, кинотеатр «Ильеус» и находили, что Итабуна намного лучше.

В Ильеусе нет таких церквей, нет такого кинотеатра, нет зданий, которые могли бы сравниться с новыми итабунскими домами, баров с таким богатым выбором вин, столь оживленных и многолюдных кабаре. Как раз в то время начало развиваться соперничество между двумя крупнейшими городами какаовой зоны. Итабунцы говорили о неслыханном прогрессе и изумительном росте их края, который несколько лет назад был всего лишь одним из районов Ильеуса — поселком, известным под названием Табокас. Они спорили с капитаном, обсуждали проблему бухты.

Семьи ильеусцев направлялись в кинотеатр, чтобы присутствовать на дебюте фокусника Сандры. Привлеченные оживлением в баре, они поглядывали на собравшихся там важных персон, на большой стол в форме, буквы «Т». Яков и Моасир встречали приглашенных. Мундиньо Фалкан пришел с Кловисом Костой, и это многим показалось любопытным. Экспортер обнялся с некоторыми итабунцами, среди них были его клиенты. Полковник Амансио Леал, беседовавший с Мануэлем Ягуаром, рассказал, что Жезуино с разрешения судьи отбыл на свою фазенду, где будет ожидать суда. Полковник Рибейриньо не спускал глаз с дверей кинотеатра в надежде увидеть Анабелу. Беседа становилась общей, говорили о вчерашнем убийстве, о похоронах, о делах, об окончании дождей, о видах на урожай, о принце Сандре и Анабеле, но тщательно избегали какого-либо упоминания о бухте и о статье в «Динарио де Ильеус», словно боялись начать враждебные действия; никто не желал взять на себя подобную ответственность.

Около восьми часов, когда уже стали было садиться за стол, кто-то у двери бара сказал:

— А вот и полковник Рамиро Бастос с Тонико.

Амансио Леал направился им навстречу. Насиб так и подскочил: атмосфера накалялась, смех звучал фальшиво, теперь араб заметил под пиджаками револьверы. Мундиньо Фалкан разговаривал с Жоаном Фулженсио, капитан подошел к ним. На другой стороне площади у ворот Малвины прохаживался учитель Жозуэ. Полковник Рамиро Бастос вошел в бар усталой походкой, опираясь на палку, и поздоровался со всеми по очереди. Остановившись рядом с Кловисом Костой, он пожал ему руку.

— Как газета, Кловис? Процветает?

— Да ничего, полковник, спасибо.

Потом задержался немного около группы, состоявшей из Мундиньо, Жоана Фулженсио и капитана, поинтересовался поездкой Мундиньо, упрекнул Жоана Фулженсио за то, что тот последнее время не заходит, перекинулся шуткой с капитаном. Насиб искренне восхищался стариком: его, должно быть, снедает злоба, но внешне он ничем себя не выдает. Полковник смотрел на своих противников, на людей, которые решили бороться против него, решили отнять у него власть, так, будто перед ним были неразумные дети, не представлявшие никакой опасности. Его посадили на почетное место, между двумя префектами, а Мундиньо неподалеку — между двумя судьями. Начали подавать блюда, приготовленные сестрами Рейс.

Поначалу все чувствовали себя не совсем свободно. Ели и пили, говорили и смеялись и все же ощущали какую-то тревогу, будто чего-то ждали. Полковник Рамиро Бастос не притрагивался к еде, он лишь пригубил вино из своего стакана. Его близорукие глаза останавливались то на одном, то на другом госте. Задержавшись на Кловисе Косте, капитане и Мундиньо, они потемнели. Неожиданно он спросил, почему нет доктора, и выразил сожаление, что он отсутствует. Понемногу обстановка становилась веселее и непринужденнее. Начали рассказывать анекдоты, вспоминали танцы Анабелы, хвалили блюда, приготовленные сестрами Рейс.

Наконец наступило время речей. Русский Яков и Моасир попросили Эзекиела Прадо выступить от имени автобусной компании, устроившей обед. Адвокат поднялся; он много выпил, и язык у него несколько заплетался, но все же чем больше он пил, тем лучше говорил. Амансио Леал что-то тихо сказал Маурисио Каиресу, несомненно предупредил его, чтобы тот слушал внимательнее. Если Эзекиел, лояльность которого по отношению к полковнику Рамиро пошатнулась со времени последних выборов, затронет вопрос о бухте, то ему, Маурисио, придется ответить на это неуместное выступление. Однако Эзекиел в этот волнующий день выбрал в качестве основной темы дружбу между Ильеусом и Итабуной, городами-братьями зоны какао, ныне связанными еще и новой автобусной линией. Эта линия — «грандиозное начинание» таких предприимчивых людей, как Яков, «приехавший из ледяных степей Сибири, чтобы стимулировать прогресс этого бразильского уголка», — при этом глаза Якова, в действительности родившегося в еврейском квартале Киева, увлажнились, — и Моасир, который благодаря собственным усилиям стал образцом трудолюбия. Моасир скромно опустил голову, в то время как вокруг раздавались одобрительные возгласы. Тут оратор разошелся, он говорил о цивилизации и прогрессе, предвещал большое будущее зоне какао, которая, без всякого сомнения, «быстро достигнет высочайших вершин культуры».