Наш человек в горячей точке - Роберт Перишич

— Что это значит? — спросила она.

Может, я вообще не просыпался, подумал я.

— Что такое эта черепаха? — спросила она. — Кто она?

— Мне нужно в редакцию, — сказал я, и она закрыла глаза.

Я поставил воду для растворимого кофе греться в микроволновке, в голове у меня вертелись пьяные предположения, и от этого, если не от чего другого, у меня дрожали руки.

Спал я примерно час, прикинул я. Так это естественно, что я всё еще в руинах, был мой вывод… и я остался доволен своей способностью анализировать.

— Посмотри, есть ли в газетах что-нибудь о премьере, и позвони мне! — неожиданно прокричала она из другой комнаты. — Не бойся разбудить!

Её голос был полон добрых надежд. Это меня как-то застало врасплох. Похоже, что мы живем теперь в разных мирах. Я ни на что хорошее не надеялся. Я закрыл глаза.

— О’кей, — крикнул я в ответ… как барсук из норы. А внутри: те самые пьяные предположения и пахнет землей, землицей черной… Как же я пьян, подумал я… открывая глаза, потому что микроволновка засвистела, наверху, над землей.

Черт побери, возьми же ты себя в руки!

Выпей кофе!

Закури сигарету! Стань тем человеком, которого ты знаешь! — отдавал я себе команды. И сел. Я чувствовал себя как человек, которые собирает материал, «собирает материал»… И я так сидел до тех пор, пока не собрал, скомпоновал, часть за частью, всё так, как было написано в моей заявке.

Когда я добрался до редакции, я откуда-то знал, что сильно опаздываю, постучал и влетел в кабинет редактора.

Выпалил: — Доброе утро!

В кабинете сидели Главный и Секретарь. Секретарь посмотрел на меня и не проронил ни звука, а Перо Главный рассматривал потолок и стены, будто следя, куда сядет комар, которого он намеревается убить.

Если быть реальным, то сейчас весна и комаров ещё нет.

В конце концов его взгляд остановился на мне.

— Хм… — Я вроде бы собирался что-то сказать… Я уже сконцентрировался и чувствовал, что готов произнести всё что угодно, даже какую-нибудь сложную, запутанную фразу… Но остановился. Видимо, мой мозг работал слишком интенсивно, поэтому я подумал, что человек может сказать всё что угодно, но для меня это оказалось большой проблемой. Откуда мне знать, что именно нужно сказать? Это должно быть основано на каком-то рефлексе, а как раз его-то я и утратил.

Оба смотрели на меня.

Секретарь моргнул, Главный пока нет.

Потом и Главный заморгал и сказал: — Доброе утро? Да, просто блестящее утро!

Встал, поднял со стола газеты так, как тореадор поднимает мулету, и поднес их к моей физиономии, правда слишком близко, и я не видел, что там написано.

— Осторожно. Ещё горячие, — сказал Главный.

Я немного отодвинулся назад. Вот. Это был геповский еженедельник «Монитор». Вот… На обложке крупными буквами было написано: ХОРВАТСКИЙ ЖУРНАЛИСТ ПРОПАЛ В ИРАКЕ.

Не может быть, подумал я.

Посмотрел снова, и опять было написано: ХОРВАТСКИЙ ЖУРНАЛИСТ ПРОПАЛ В ИРАКЕ.

Не может быть, но это так.

Вот.

Проклятые геповцы!

Единственное, что пришло мне в голову… «проклятые геповцы»… и «вот»…

Вот, «я знал»…

— Садись! — сказал Перо Главный.

Я сел. Я знал, повторял я про себя, будто кого-то обвиняя…

— Вижу, ты об этом ничего не знаешь, — сказал Главный ехидно, а Секретарь куда-то пялился, не знаю куда.

— Я ещё не читал. Вы меня из кровати подняли, — сказал я.

Секретарь на это важно кивнул, глядя на мои туфли.

— Пользуются любой возможностью. Пойдут по трупам, — сказал Секретарь, имея в виду ГЕП. — Они не знают границ.

Текст я ещё не видел, однако звучало жутко… Я протянул руку к газетам, но Перо подался назад — а газеты были у него в руке — и принялся прохаживаться между своим столом и окном, места было достаточно, кабинет ему устроили просторный, потом произнес: — Бред!

— Невиданные скоты! — сказал я.

Лучше всего, подумал я, пока мне ничего толкового не пришло в голову, направить эмоции на геповцев, это в своё время удачно удавалось с сербами, через них всегда было можно изменить фокус… — Нигде в Европе нет ничего подобного… — начал было я, но тут Главный бросил на меня взгляд, подобный удару саблей, и спросил: — А может, ты знаешь, о каком журналисте идет речь в этом… заголовке?

Я прикусил язык. Вот это вопрос! Я вроде бы сказал, что газет ещё не читал.

— Понятия не имею, о ком именно речь. Но… — тут я остановился.

— Но? Но что? — спросил Главный и закурил сигарету, напомнив мне гестаповского следователя из фильма про партизан, где я был главным положительным героем.

— Но, — сказал я, — раз вы меня сюда вызвали, то, очевидно, это мог бы быть тот, наш в Ираке…

— Очевидно, да?

— Это мог бы быть он, — ответил я рассудительно.

Он посмотрел на меня, словно что-то во мне его удивило, потом спросил: — И что ты за человек?

Прозвучало это так, будто я сейчас не такой, как, например, был вчера. Я промолчал. Вряд ли стоило рассказывать им о том, каков я.

— И… И почему ты так безобразно вел себя с этой женщиной?

— С кем?

Он смотрел на меня тупо, как будто давя. Я подумал, что лучше всего было бы отсюда уйти… Но что-то меня удерживало, пожалуй, желание остаться в собственной шкуре.

— ДА С МАТЕРЬЮ НАШЕГО ЖУРНАЛИСТА! — рявкнул Главный.

Я сделал глубокий вдох.

Вот.

Невероятно!

Проклятая Милка меня добила! Так быстро? Какой удар! Я вспомнил первую ночную бомбежку Багдада… Она меня выкопала из-под развалин!

Но как? Откуда этот бездельник Борис появился на обложке? Прямо на обложке? С чего ему придают такое значение?

Главный размахивал передо мной