Высохшее сердце - Абдулразак Гурна

среди куч металлолома и выброшенной мебели, переливались радужной пленкой черные лужи. Тротуары кишели людьми, дороги — автомобилями, и повсюду было гораздо больше шума и суеты, чем в прошлые времена. После прогулки мы зашли в кафе за нашей обычной порцией жирной еды, а потом опять вернулись в папину комнату, и он стал рассказывать дальше. Так — он говорил, а я слушал — протекла и вторая ночь. Посреди этой ночи — на улицах было уже темно и тихо, — приближаясь в своем рассказе к моменту, когда любовь потерпела крах, когда он потерял мою мать, папа поднялся с постели и выключил свет. «О таком легче говорить в темноте», — пояснил он. Его голос во тьме звучал так, словно он находился совсем рядом со мной. Вот что он мне рассказал.

9. Первая ночь

Как ты знаешь, мой отец Маалим Яхья был учителем. Он преподавал религию в той самой школе, где учился ты, хотя к этому времени он уже ушел оттуда и вы с ним никогда не встречались. Должен сказать, что он преподавал ислам как религию, а не как концепцию или философию религии. Возможно, в твои школьные годы такого уже не было.

Отец был настоящим богословом. Прежде чем перейти в государственную школу, он много лет преподавал в коранической. Он мог бы начать преподавать в коранической школе еще тогда, когда сам был мальчишкой, как только его наставники обнаружили, что он понимает священные тексты и достаточно умен, чтобы выучить их и объяснять юному поколению, в чем их сила. Нетрудно было распознать тех, кто одарен в этом отношении, и для некоторых из них знание слова Божьего оказывалось благословенным полем применения врожденных способностей. Они становились местными знаменитостями, их узнавали на улицах и приветствовали с известной долей иронии. Маалим Яхья был одним из таких необычных подростков. Сначала его ученость вызывала только добродушные насмешки, но, когда он превратился в юношу, к нему стали все чаще обращаться с просьбой вести молитву. Это была дань уважения, которую люди, не имеющие ни денег, ни власти, оказывали одному из своих: веди нашу молитву, а мы будем тебя почитать. Когда мой отец вел молитву, он произносил наизусть самые длинные и самые сложные суры без единой запинки и, насколько остальные могли судить, с идеальной точностью, а если кто-то из паствы просил его истолковать какое-нибудь место из священного текста, он выполнял эту просьбу без малейшего труда с подробными ссылками на все необходимые стихи и главы. Такой талант мог быть лишь даром свыше.

И дело тут не в одной начитанности — Маалим Яхья принадлежал к тому поколению, чье отношение к миру целиком строилось на религии и ее метафорах. Это не значит, что мой отец был невеждой со средневековым складом ума, хоть он и верил в существование зла как силы, принимающей форму враждебных духов, которые витают вокруг и осаждают слабых и нерешительных с целью их погубить. Он не знал ничего — или почти ничего — об учености и триумфах Европы и совершенно не интересовался историей ее лихорадочных войн и соперничающих наций, а потому не имел ни желания, ни возможности прибегать к ней ради исторических объяснений мира, в котором жили мы. Он знал о плодах неистовой европейской воли, как знал о них весь мир. Не обращал он особенного внимания и на то, что творилось под сенью других религий и у других народов, видя в них лишь странные далекие племена, бессмысленно копошащиеся где-то на сумеречных мировых окраинах. Все, что они там делали, касалось исключительно их самих. Если же надо было разрешить дилемму или вникнуть в суть какого-нибудь события, для этого всегда отыскивался подходящий пример в житии Мухаммеда и его спутников либо в житиях предшественников Пророка, мир ему и благословение. В трудах бесконечной череды ученых, наследовавших Пророку, тоже всегда можно было найти поддержку и опору. Как говорил мой отец, мы благодарны Богу за то, что в своей бесконечной милости Он открыл перед нами столько источников бесценных знаний.

Даже истории, которые Маалим Яхья рассказывал нам, детям, всегда приукрашивались отсылками к религиозной мудрости или просто были эпизодами из жизни Пророка. Отец говорил на такие темы без нажима, будто они не представляли собой ничего особенного и случайно приходили ему на ум во время беседы; он никогда не показывал намерения силком запихнуть что-то нам в глотку, хотя оно у него, конечно, было. Меня завораживала его бесконечная осведомленность — все непонятное он мог разъяснить неспешно и обстоятельно, снабдив свои доводы несколькими примерами. Правда, он часто уставал и вдобавок страдал от ужасных головных болей, так что порой я целыми днями дожидался удобного момента: задав отцу вопрос в неурочное время, я рисковал получить не тот роскошный исчерпывающий ответ, на который рассчитывал, а всего два-три брошенных вскользь слова.

Что именно? Тебя интересует, о чем я его спрашивал? Однажды я спросил, что означает его имя — Яхья. Это был период, когда происхождение имен не давало мне покоя. Отец любил подобные вопросы, потому что их можно было развернуть. Он сказал мне: так звали пророка, которого насрани[67] зовут Иоанн; имя твоей матери, Махфуда, означает «та, кого бережет Бог»; имя твоей сестры Суфии означает человека с чистым сердцем, как у суфия. Он объяснил, что меня назвали в честь Абдуллаха ибн Масуда, молодого пастуха, который стал шестым обращенным в ислам. Сказал, что еще в пору жизни Пророка этот необразованный пастушок сделался величайшим знатоком Корана и его самым прославленным чтецом и толкователем. Он рассказал мне о годах, проведенных Абдуллахом ибн Масудом в Куфе, о том, с какими еще мудрецами он там встречался, об их учениях и вкладе в богословие. Вот на что способна вера, сказал он; ей подвластны все судьбы людей, и она может возвысить самого смиренного из них до величайших и благороднейших достижений. Тебя назвали в честь великого человека, сказал он мне.

Странно, что с течением времени Маалим Яхья оказался учителем в государственной начальной школе для мальчиков, потому что сам он в детстве не ходил в такую школу и не учился на латинском алфавите. В первую очередь его привело на эту работу стремление выполнить свой долг перед обществом. Иначе он до конца дней кормил бы семью преподаванием в коранической школе и безропотно вел аскетическую жизнь религиозного наставника, довольствуясь крошечными взносами, которые родители платили за обучение своих детей слову Божьему, вкупе с