Сначала женщины и дети - Алина Грабовски

– Вы правы, Лоретта: человек невиновен, пока не докажут обратное. – Она читает повестку на экране. – На сегодня все?

– Нет, еще не обсудили памятник. – Я выделяю слова на ноуте, и на экране они вспыхивают желтым. Диана качает головой и закручивает крышку на контейнере.

– Зачем напоминать об этом детям, Морин? Они хотят жить дальше.

Пегги с ней соглашается, что неудивительно.

– Им надо думать о колледже.

– Мало им горя, – подхватывает Лоретта. – Дай им побыть детьми, они заслужили. – Она указывает на мой ноутбук. – Можно организовать сбор в поддержку предотвращения самоубийств или что-то в этом роде. Как этот сайт называется? Где собирали деньги после бурана?

– С миру по нитке точка ком, – подсказывает Пегги. Лоретта щелкает пальцами.

– Точно! Вот там и откроем сбор.

Кушинг наклоняется и захлопывает крышку моего ноутбука вытянутым указательным пальцем. Экран на стене становится белым.

– Что ж, похоже, мы все решили. – Пегги робко хлопает в ладоши; Лоретта с Дианой присоединяются. – Люблю такие продуктивные собрания.

– Что это было? – спрашивает Лайла, когда остальные берут с пола сумки и начинают обсуждать, на какую тренировку пойти. – Нас просто задвинули?

– Закатали в асфальт, – отвечаю я. Курицы из родкома толкают двери спортзала, а я представляю, как душу их морщинистые шеи розовой резинкой для фитнеса. Я одолею их без труда, кроме, пожалуй, Дианы: с ней придется побороться. А вот Лоретта с Пегги тощие, как макаронины.

Слышится дребезг, и мы оборачиваемся. Кушинг опрокинула складной стол и занесла ногу над металлическим каркасом. Она бьет по перекладине, и столик складывается.

– Мы все уберем, – говорит Лайла. Мы обмениваемся взглядами. – Не волнуйтесь.

– Вы их не сложите, надо знать, куда бить, – она опрокидывает другой столик, бьет по нему, металл дребезжит. Закончив со столиком, она подходит к стопке синих гимнастических матов у стены и выравнивает их. Лайла идет за тележкой, а я переворачиваю свой стол, бью ногой по металлическому рычажку раз, два, три, но ничего не происходит.

– Блин, – вырывается у меня. Подходит Кушинг.

– Давайте я, – говорит она, и ножки складываются от одного удара. Мы вместе кладем столешницу на землю, взявшись за пластиковые уголки.

– Вы совсем в меня не верите, Морин.

– Дело не в вере, а в доверии.

– Есть разница?

Разумеется, есть, но разве эта безбожница поймет?

– Вера не требует доказательств. Доверие требует.

– И какие доказательства вам нужны?

– Доказательства вашей способности обеспечить детям безопасность.

Кушинг смотрит на меня, будто ждет, что я еще что-то добавлю. Но я молчу. Тогда она усмехается и с усилием проводит по брови основанием ладони.

– Вам трудно угодить, Морин, вы это знаете?

– Я мать.

– А я не мать, что ли? – Она шагает к стене и сворачивает экран проектора. Потом со вздохом сползает вниз и садится на пол. Снимает сапог и массирует стопу круглым носом. – Я на вашей стороне, вы же понимаете?

Она похлопывает по стене и ждет, пока я к ней подсяду. Я соскальзываю на пол, прижавшись спиной к шероховатому кирпичу.

– Я знаю, что он это сделал. Роб. – Я открываю рот, но она поднимает руку и не дает мне сказать. – Проблема в девчонке. Она умоляет не давать делу ход. Считает, что, если мы его уволим, все узнают, что это была она. – Она смахивает с платья пылинку. – И, думаю, она права. Школьная газета уже грозится начать свое расследование.

– Слухи рано или поздно утихнут, – говорю я. Кушинг закатывает глаза.

– Утихнут-то утихнут. Но она не детей боится.

– А кого?

– А вы как думаете? – Она поворачивается ко мне, но я лишь пожимаю плечами. – Матери. Думает, она ее убьет.

Я прислоняюсь затылком к стене и смотрю в потолок. Дует кондиционер, и растяжки, оставшиеся с баскетбольного чемпионата, развеваются над головой, как паруса.

– Наверно, она права.

– Наверно, – говорит Кушинг.

Мы немного сидим в тишине, нарушаемой лишь гулом торговых автоматов в противоположном углу. Она поворачивается ко мне.

– С Эммой все будет в порядке, – говорит она. Боже, знала бы она, как мне хочется в это верить. – С Оливией тоже. – Ее глаза ожесточаются и стекленеют, как мраморные шарики. – Она убить меня готова за то, что я перевела ее в новую школу. – Это у нас с ней общее: мы обе знаем, каково это – когда дочь ненавидит тебя за попытки помочь.

– Неважно, чего она хочет. Вы ее мать. – Нам в глаза бьет луч света; я поворачиваюсь и вижу Лайлу с тележкой в дверях.

– Что вы делаете? – спрашивает она.

– Ничего. – Кушинг натягивает сапог и встает. – Мне пора.

– Вы чего там сидели? – спрашивает Лайла, когда она уходит. – Как будто говорили по душам.

Мы относим столики на тележку.

– Пыталась меня умаслить.

– И как, сработало?

– Да иди ты. Сработало, блин. – Мы укладываем на тележку последний столик; ряд столов похож на перевернутые домино.

– Значит, нет? – Лайла толкает тележку.

– Нет.

В коридоре у витрины со спортивными кубками, клетки с баскетбольными мячами и портретом тренера в рамке, на лестнице, ведущей на трибуны, сидит женщина. В пятницу первый футбольный матч в этом сезоне, и тогда же студенческий совет проводит день сильных духом; перила украсили кисточками из сине-белой фольги в цветах школы. Там, где сидит женщина, кисточки ободраны, внизу валяется горстка блестящих обрывков. Она встает, наступив в нее черным сапогом.

– Скажите, вы из родительского комитета?

У нее знакомое лицо, но в маленьких городках все лица – знакомые.

– Да, – отвечаю я с осторожностью: иногда католические мамы приходят и орут на нас за то, что мы организовали внеурочный семинар по половому воспитанию, на который даже не обязательно ходить. Я с кровью его в прошлом году отвоевала, а мамашки всполошились, будто я шлюх в школу привела.

– Я мама Люси Андерсон. – Она произносит это неуверенно, будто не хочет раскрывать карты. – Я увидела в повестке вопрос о памятнике и надеялась, вы разрешите мне послушать.

Ну разумеется. Я никогда ее не видела, не считая зернистого фото в газете.

– Вы на сайте увидели? – гордо спрашивает Лайла и смотрит на меня. По ее настоянию мы завели сайт, чтобы все причастные к школьной жизни знали о нашей деятельности. Мне не хватило духу сказать ей, что «всем причастным» глубоко плевать на нашу деятельность; их интересует лишь то, что связано с сексом и наркотиками.

Женщина кивает.

– Меня зовут Бринн. – Она протягивает руку; мы с Лайлой по очереди ее пожимаем. Я удивлена ее крепким рукопожатием.

– К сожалению, собрание пришлось закончить