Письмо из аппаратной - Андрей Андреевич Калашников

на это было никак нельзя. В-третьих, все обсуждали присягу, ждали приезда родных и друзей. Три месяца – все-таки срок, четверть службы. Только Каруззо оставался философски молчалив и по-прежнему ходил с видом человека бывалого.

После завершения теоретической подготовки началась практическая. Днем роту водили на занятия в старый амбар, где были оборудованы специальные места для сращивания кабелей. Работали в парах. Задача и вводные были несложными: произошел разрыв кабеля, связь прервана, кабель надо срастить и таким образом восстановить связь.

Пронину выпало работать в паре с Самойловым, они обычно завершали где-то в хвосте. Самойлов вообще-то мог бы сращивать кабель еще дольше, наверное, бесконечное количество времени, к примеру, разогревая канифоль и постепенно напрочь забывая, зачем он это делает, если бы Пронин постоянно не повышал на него голос, так сказать, возвращая его в реальность.

Позади них в одиночку работал Каруззо. Он работал один, так как ему постоянно не доставалось пары. Но, скорее всего, он сам делал так, чтобы пары ему не досталось, да и никто не горел желанием с ним работать.

Каруззо умело орудовал инструментом, все у него было четко и слаженно, к середине занятия он уже заканчивал монтаж муфты, когда Пронин примерно в десятый раз закатывал глаза, глядя на Самойлова, который стоял и хлопал глазами с лицом человека, искренне не понимающего, чего от него хотят и почему им кто-то недоволен, ведь он четко следовал инструкции.

В один из таких моментов к их рабочему месту подошел младший сержант Афанасов. Афанасов был истинным надзирателем. Он постоянно на кого-то кричал, пытаясь внушить страх, и это зачастую работало.

Как-то Пронин ходил под началом Афанасова в наряд по клубу, там у них состоялся откровенный разговор, и после этого отношения их стали понемногу налаживаться. Афанасову оставалось служить дней двадцать. Ночью в наряде он рассказывал про свою жизнь на гражданке и про свои планы на будущее. И Пронин понял тогда, что Афанасов – тоже человек. Но в роте он все равно не выходил из своего образа свирепого вояки, перед которым солдаты должны трепетать.

– Самойлов! Самойлов! Ну что мы будем с тобой делать, когда прозвучит в роте сообщение: «Разрыв резервного кабеля», – если ты уже в сотый раз на занятии даже не можешь ровно муфту держать? Подводишь ты своих товарищей, Самойлов. – На Самойлова всерьез невозможно было злиться. Это было бесполезно.

– Товарищ младший сержант, – раздалось откуда-то из-за спины Пронина. – А вы сами ездили кабель сращивать?

Все стихло. Самойлов продолжал хлопать глазами, Пронин молчал. Младший сержант слегка покраснел.

– Рядовой Каруззо! – раздался его голос, набирающий высоту. – Вам плохо работается?! Я вам сейчас устрою сладкую жизнь!

– Нет, просто интересно. Вы же учите Самойлова, а вы сами умеете сращивать кабель? – Каруззо, казалось, подписал себе этими словами приговор.

– Каруззо! Солдат! – орал младший сержант, – Пятьдесят отжиманий!

Каруззо стоял невозмутимо. Воздух раскалился, в амбаре повисла гробовая тишина.

– Каруззо! Я к тебе обращаюсь! Упал-отжался! Сто отжиманий от пола, сейчас же! Это приказ! – надрывался младший сержант.

– Нет, – спокойно ответил Каруззо.

– Что?! – обомлел Афанасов. Лицо его налилось кровью.

– Нет, – повторил Каруззо.

– Что означает «нет»?! Это приказ, солдат! Исполнять!

– Я не понимаю, почему я должен отжиматься, – Каруззо стоял на своем.

Пытался ли он довести Афанасова до рукоприкладства, просто издевался над ним или хотел проверить его на прочность, было неважно. Каруззо создал необычайный прецедент неподчинения. Все понимали, что кончится это плохо. Никто не хотел бы оказаться на месте Каруззо. Он сделал то, на что не был способен никто, но каждый в душе об этом мечтал: сказать «нет» младшему сержанту, ослушаться его дурацкого приказа, проявить волю.

Задыхаясь от гнева, младший сержант прошипел:

– Я буду… Я буду докладывать капитану: Каруззо отказался выполнять приказ командира! Я тебе устрою, Каруззо, ты у меня попляшешь! Никаких тебе увольнительных не будет! Родня твоя приедет, а тебя за пределы части не выпустят! Это строжайший выговор с занесением в личное дело! – с этими словами младший сержант вышел из амбара. Он чувствовал, что внимание всех солдат невольно приковано к нему, хотя никто этого и не показывал, боясь попасть под горячую руку. В амбаре находиться он больше не мог.

На присягу Каруззо действительно не выпустили за пределы части и вынесли выговор с занесением в личное дело. Но все как-то невольно восхищались его поступком. Каруззо заслужил себе уважение в коллективе, но и только. Себе он сделал только хуже: теперь на все самые сложные задания направляли его вместе с другими провинившимися. Уборка мусорного контейнера – Каруззо. Сделать что-то после отбоя – поднимали именно Каруззо. В наряд на КПП, куда уже могли заступать более молодые призывники, шел Каруззо.

В один из последних дней вечерняя поверка почему-то долго не начиналась. Командир отделения перекидывался фразами с солдатами, все стояли какие-то радостные и довольные.

Алексей, прищуриваясь и с самодовольным лицом, шепнул на ухо Филиппу:

– А я знаю, кого с кем отправят, брат.

– Шутишь?

– Ей богу, знаю. Успел подсмотреть, составляли списки. Мы с тобой пойдем по службе вместе, брат, так уж судьба распорядилась.

– А Витя? – невольно вырвалось у Филиппа.

– Какой Витя? Каруззо, что ли? – Чутов ненадолго задумался, потом неуверенно ответил: – Не помню. Кажется, тоже с нами. – И еще немного помолчав, добавил: – Да, точно с нами. Вспомнил.

Вид у Алексея был обиженный, а скрыть этого у него не получалось. Филипп понял, что не стоило так прямо спрашивать, и виновато произнес:

– Ну ладно, что ты?..

– Да ничего, – оборвал Алексей со вздувающимися ноздрями. – Я ему про Фому, он мне про Ивана…

Началась поверка. В конце поверки было классическое распределение в наряды на следующий день.

– Наряд по парку – назначается Кручинский! – доносились крики сержанта.

Алексей с Филиппом едва слышно переговаривались.

– На днях объявят списки – вот увидишь, узнаем, куда поедем, – говорил Алексей.

– А ты уверен, что мы-то с тобой в одном списке? – поддерживал разговор Филипп.

– Верно говорю. Своими глазами видел.

– Наряд по парку – заступает Самойлов!

«Опять Кручинский и Самойлов, – подумал про себя Пронин. – Прямо как в тот вечер с Витей».

– Наряд на КПП – идет… В наряд на КПП идут… Так, здесь у нас пусто…

Филипп не обращал внимание на объявление нарядных, он был погружен в свои мысли. «Интересно, куда же нас зашлют. Хорошо хоть Алексей и Витя со мной в одном списке. Да, это хорошо».

– Дневальный, почему у нас пусто в наряде на КПП?! Так, ладно-понятно… – бормотал сержант. – Кто хочет идти завтра в наряд