Письмо из аппаратной - Андрей Андреевич Калашников

учебка, неуклюжий детина, в конце концов добившийся своего и отправленный на гражданку, ноги в крови, первый наряд с Витей Каруззо, госпиталь, изолятор, возвращение в роту, письмо от А. Н. – все это проносилось в памяти, вызывая отдаленные образы того времени. Времени, когда он еще только знакомился с армейской службой. Когда еще не знал, что их с Чутовым отправят служить в тайгу на космодром. Что Афанасов в последний момент сделает так, чтобы Каруззо отстался в части.

Затем первые впечатления от холодной северной зимы, бесконечный снег, вой волков, Костя Локтев и Слава Северянко – товарищи, которые впоследствии стали ему близкими за время совместных дежурств в аппаратной, первый пуск ракеты… и знакомство с Лизой – такое трепетное и нежное, освежающее, как глоток чистого воздуха, и дарящее смысл, надежду.

Затем разрыв кабеля, лютый мороз, подлость Скворцова и спасение Чутова – этого доброго и преданного человека, друга, каких поискать, длинные ночи размышлений и тоски, за которые он мог сойти с ума, тесное знакомство с Боровиком…

И вот, наконец, он подобрался к самому главному, после которого последовал случай на стрельбах, когда он осознанно сделал внутренний выбор и сплошной очередью разрядил магазин с патронами по мишени.

Но это главное… Его Пронин перебирал в памяти особенно долго. Он вдруг снова оказался там, в клубе, на третьем этаже, в комнате для кружковых занятий. Он слышал великолепную мелодию, название которой он не спросил, потому что гораздо важнее было совсем другое. Он видел Лизу, перебирающую клавиши фортепиано и так легко, едва уловимо качающую головой в такт музыке. Он снова сидел на широком подоконнике, купаясь в предзакатных лучах, чувствовал запах ее волос, слышал ее смех, сжимал ее влажную теплую ладонь…

Часы пробили семь. Пронин вышел из дома, разорвал письмо и избавился от него – теперь оно было не нужно. Он медленно побрел по улицам города в сторону вокзала. Сердце его сильно билось, в ногах была слабость, но он делал интуитивно шаг за шагом, не замечая вокруг ни прохожих, ни автомобилей, потому что знал: так надо.

Когда он подошел к вокзалу, было все еще рано. Почему-то он не хотел заходить внутрь, а медленно прохаживался по улице неподалеку, то и дело поглядывая на часы. Без пяти восемь он двинулся в сторону здания вокзала и вошел на перрон. Часы показывали уже без минуты восемь, и когда он подошел к ним, минутная стрелка с характерным щелчком передвинулась на двенадцать часов.

Он обернулся. Дыхание его сбивалось, грудь сдавливало изнутри, он чувствовал это, но ничего не мог с собой поделать. Он стал переводить глаза с одного лица на другое, и пару раз ему казалось, что вот идет Лиза, наконец-то! Но всякий раз девушка подходила ближе или поворачивала голову, и тогда Пронин понимал, что обознался.

Так прошло сорок пять минут: часы показывали ровно без четверти девять. Пронин нервничал. «Ну ничего, еще есть время… – успокаивал он себя. – Кто знает, что ее могло задержать, – и он продолжал оборачиваться по сторонам и искать ее глазами среди пассажиров и посетителей вокзала. – Сейчас она придет, я обниму ее, мы будем рядом и вместе рассмеемся над тем, какой я нетерпеливый».

Прошло еще пятнадцать минут. Пронин уже менее активно поворачивал голову то направо, то налево. Но он знал: она придет. Наверное, ее что-то задержало. Не может не прийти, ведь она обещала. Ведь она… любит его.

Когда настало десять часов, Пронин доковылял до лавочки и сел на нее, потупив голову. Теперь он уже никого не искал, и медленно, но неотвратимо осознание стало приходить к нему: она не придет. Но он все еще не мог уйти, не мог смириться и окончательно поставить точку в этой истории.

Временами он вздрагивал, оборачивался, и ему на мгновенье казалось, что он видел ее локоны, мелькнувшие где-то рядом, или услышал знакомые нотки смеха, такого звонкого и по-детски заливистого. Но убедившись, что это мираж, игра подсознания, тяжело вздыхал, садился на лавочку и опускал глаза.

В одиннадцать часов, когда от солнца, зашедшего за горизонт, осталась лишь маленькая узкая полоска света, Филипп окончательно понял, что она уже не придет. Не могла прийти. Потому что та Лиза, которую он любил, благородная, добрая, честная, не могла поступить так после всего, что случилось. Он знал: те моменты счастья, которые подарила им судьба, были настоящими. Он знал, что она – его родственная душа. Что она любит его. Но также он знал, что она не может быть с ним. И он знал это уже давно, но все равно шел сюда, чтобы ждать ее у вокзальных часов, как они договорились.

Но, может быть, где-то в другой жизни, в другой вселенной он снова дарил ей бинокль, и она снова искренне радовалась, как ребенок: «Это невероятно…» И они вместе заворожено изучали звезды на майском небе, стоя рука об руку и чувствуя тепло друг друга.

И неожиданно он вновь услышал звуки фортепианной мелодии. Она играла и смотрела на него. Он спрыгнул с подоконника, подошел к ней, нежно обхватил руками ее лицо… и ощутил приятную мягкость ее влажных губ.

Москва.

2024 – 2025.