Упражнение на доверие - Сьюзен Чой

ей такое удовольствие. Сара курит, слушает плеер «Волкмен», делает вид, что читает. При взгляде из будущего – и на Сару в неестественной позе, с книгой в одной руке и сигаретой в другой, будто она в три раза старше, и на Карен, грызущую большой палец, не замечающую красное круглое пятно на лбу от того, что машинально прижимается к холодному окну, – сердце кровью обливается. Словно призрачная стюардесса, парящая в проходе, я всматриваюсь в девушек-подростков – и в Сару, которая не любит Лиама, и в Карен, которую не любит Мартин, – и тоска пронимает чуть ли не до уровня сострадания. Грустно видеть их обеих. Но тогда, глядя во тьму, не в силах оторвать от нее глаза, как бы та ни страшила, если что Карен к Саре и чувствует, то только обиду. Потому что в дни перед вылетом не получала от Мартина ничего, даже шутливой открытки. Не может быть, чтобы он не знал, что она прилетит, – она не раз присылала все подробности, да и Лиам знает, а Мартин знает все, что знает Лиам, да и Сара говорит о своих будущих планах с Лиамом так, будто это и планы Карен с Мартином, а как иначе? Карен в это верит, потому что в это верит Сара. Сара верит, потому что верит Карен. Карен не давала ей повода усомниться, не упоминала о молчании Мартина. Не развеивала заблуждений, а теперь ненавидит Сару и даже винит, хоть это, конечно, неправильно, но Карен страшно и стыдно, а еще в это самое рискованное в жизни время испортилась их дружба. Извратилась. Причем так уже несколько недель, но Карен хотелось думать, что во всем виновата Элли, но теперь Элли нет, а испорченность никуда не делась. Через час полета Карен без объяснений перелезает через Сару, врывается в туалет размером с телефонную будку и заблевывает всю раковину размером с пепельницу. Смотрит на свое зеленовато-серое лицо в зеркале. Изводит все бумажные полотенца, чтобы оттереть рвоту. Сует их в туалет, нажимает ручку и отпрыгивает от испуга, когда всасывающий рев объявляет, что она открыла в самолете дырку и ее рвота утекла в океан. Память сглаживает девятичасовой перелет и заодно усиливает все дурные знаки. Правда ли шестнадцатилетняя Карен уже в самолете знала, что случится? Правда ли они с Сарой сидели бок о бок в холодном молчании, понимая, что их дружбе конец? Вряд ли. Были мысли, мысли вызывали чувства, а чувства вызывали мысли, но в то же время были и смех, курение, записи в дневниках, прослушивание «Волкмена» вдвоем. Все-таки мы почти никогда не знаем, пока не узнаем. Мимо круглого окошка летела ночь, и, когда на востоке показалась первая огненная линия, Сара прижалась к Карен, щекоча ей щеку жестко завитыми волосами, и они вместе смотрели, как встает солнце, пока оно не стало слепить глаза. Весь последний час полета они сосредоточенно красились.

В «Хитроу», пройдя все очереди и получив печати в паспортах – а это удовольствие так ничем и не испорчено, Карен чувствует его по сей день, осознание, что она только что сделала свою жизнь полнее, чем у матери; если только не отставать, продолжать в том же духе, она навсегда останется впереди, – они увидели за длинными перилами пугающую толпу, кричащую и размахивающую табличками с именами. И Лиама – его телегеничная красота, которая иногда проявлялась в софитах или на фотографиях, совершенно стерла его рыбью бледность, его прыщи, его тонкие руки, как у паука, и слишком острый кадык, будто стояк в горле. И его глаза бегали справа налево, и он размахивал квадратной картонкой с надписью «САРА», и, увидев ту, кому принадлежит имя, застыл и уронил челюсть от изумления, будто до самого конца не верил, что она прилетит. Точно маленький ребенок, которому предложили конфетку. Такой несмущенной и беспримесной была его радость. И хотя, цитируя одного знакомого Карен остроумного психотерапевта, технологии для чтения разума еще не изобрели, она бы в тот миг поспорила, что мысли Сары настолько заняты тем, какой же Лиам непривлекательный олух, несмотря на глаза и скулы, и как низко он пал от романтического идеала, которым она пыталась его себе представить, и как ей не хочется, чтобы его язык лез ей в рот, что она даже не видела, какую чистейшую радость вызвала. И зря, ведь на многих из нас так не посмотрят никогда.

В первые суматошные мгновения, когда они выбирались из-за перил и пробивались через толпу к Лиаму, еще не было очевидно, что Мартина нет. Еще можно было верить, что он паркует машину, или пошел за кофе, или возвращается из туалета. Лиам обхватил Сару за талию, при этом подскакивая на месте, так что они неуклюже столкнулись, а потом запустил язык ей в рот, пока она не оттолкнула его подальше.

– Погоди-погоди! Дай хоть на тебя посмотрю! – сказала она, словно хотела полюбоваться его лицом, а не спастись от его языка.

Тогда-то Лиам как будто впервые заметил Карен.

– Ого! И ты прилетела! – сказал он. – А я думал, Мартин тебе писал про свою большую роль? Он тут получил роль на летних гастролях…

– То есть его нет? – спросила Сара. – Это что еще значит?

– Он говорил, – слетело с языка Карен раньше, чем она успела подумать. – В смысле, говорил, что может получить. Наверное, письмо о том, что все-таки получил, еще не дошло.

Карен видела непонимание Лиама. Очевидно, он получил эту роль – если она вообще существует – уже давно. Но Лиам был слишком глуп, чтобы понять, что она врет. Еще глупее Карен.

– Ну все равно круто, что ты прилетела! – искренне сказал он. – Вместе веселей…

– Но где Мартин? – не отставала Сара. – Карен не может поехать к нему?

– Он на гастролях, Сара. Не могу же я ездить с ним на гастроли!

– Он правда сказал, что будет на гастролях? Почему ты не сказала мне? Ты сюда приехала, а его внезапно нет?

– Уверен, моя мама не будет против, чтобы с нами жила еще и Карен, – попытался вставить слово Лиам.

– Мама? – переспросила Сара.

Было даже интересно, как каждый выдавал свое эмоциональное состояние за другое. Отвращение Сары от воссоединения с Лиамом приняло форму возмущения из-за Мартина. Страсть Лиама к Саре приняла форму заботы о Карен. А невыносимое унижение Карен, которого она и ожидала, и нет, приняло форму равнодушия и пофигизма.

– Я все равно хочу посмотреть Англию, – сказала она Саре сердито. – Хватит раздувать из мухи слона. Мне надо в туалет.

В туалете ее опять стошнило, но из-за того, что в самолете ее мутило и она не ела,