Памятник крестоносцу - Арчибальд Джозеф Кронин

слишком разными натурами, – но все же Хьюберт всегда относился к нему снисходительно и дружелюбно. Холодность и безразличие, проявленные им сейчас, говорили, по-видимому, о том, что свидание будет не из приятных. Но Стефен твердо решил не избегать этой встречи – в нем заговорила гордость. Кроме того, у него за последнее время уже выработалось юмористически-ироническое отношение к некоторым вещам, что значительно укрепило его волю, и, наконец, самое главное – появилась твердая решимость не дать себя запугать. На следующее утро ровно в девять часов он вошел в респектабельный и мрачный вестибюль гостиницы «Клифтон», отделанный в коричневых тонах.

Генерал Десмонд уже сидел в ресторане за столиком – один-одинешенек во всем зале. Вознаградив Стефена за проявленную им пунктуальность не столь ледяным, как накануне, приветствием, генерал Десмонд заметил:

– Я заказал яичницу с ветчиной, бекон тебе и себе, чай, гренки и мармелад. Этот отель имеет одно неоспоримое достоинство – здесь можно получить приличный английский завтрак.

Официант принес удостоившийся похвалы завтрак. Хьюберт намазал маслом гренок и с хрустом откусил кусочек.

– Я полагаю, – произнес он, жуя гренки, – тебя интересуют домашние новости?

– Если вы не прочь сообщить их мне. Как поживает отец?

– В общем недурно. Да и все остальные как будто тоже. Твоя мать опять уехала куда-то. Дэви подрос – стал уже совсем большой мальчик.

Стефен слушал, стараясь сохранять на лице выражение учтивого интереса. А генерал Десмонд продолжал свои сообщения:

– У нас тоже все в добром здравии. Джофри и Клэр неплохо устроились. – Он бросил на Стефена быстрый взгляд исподлобья. – Клэр ждет летом ребенка.

– Вы, конечно, хотите мальчика? – все так же учтиво осведомился Стефен.

– Ну, по мне, все едино… Но Джофри, я полагаю, хочет сына, чтобы он пошел по стопам отца в Сандхерст.

Наступило молчание. Стефен так и не спросил о том, что ему хотелось бы узнать. В этой атмосфере ледяной вежливости он не мог расспрашивать про отца, про Дэви, боясь выдать свои чувства. Хотя бы в целях самозащиты он вынужден был держаться столь же натянуто и равнодушно.

Наконец генерал покончил с завтраком, приложил салфетку к своим коротко подстриженным усам, свернул ее с той неторопливой методичностью, которая отличала все его действия, и взглянул на Стефена.

– Как твои успехи в этом… в рисовании?

– Да все так же. Бывают удачи, а бывают и провалы.

– Н-да. Ты не появлялся дома уже около двух лет.

– Жизнь коротка, искусство вечно, – принужденно улыбнулся Стефен.

– Воистину! И как видно, твои усилия… не увенчались еще успехом?

– Как видно, нет. – Тон Стефена был все так же ироничен.

– И нет ничего, что могло бы принести тебе бессмертие?

– Пока что нет… Но как знать?

Хьюберт презрительно махнул рукой.

– Зачем ты этим занимаешься? Зачем продолжаешь вести такой образ жизни?

– Мне трудно объяснить вам это… Хотя смею думать, что тому, кто пожелал бы выслушать меня сочувственно, я сумел бы все объяснить.

– Чего ты, собственно говоря, добиваешься – какой-то дурацкой известности, что ли? Или это просто распущенность?

– Что, с вашей точки зрения, хуже, то и выбирайте.

Нарочитая небрежная ироничность, с какой говорил Стефен, заставила генерала Десмонда поджать сухие, резко очерченные губы. Для этого человека, считавшего себя образцовым солдатом, ставившего превыше всего на свете такие качества, как порядочность, дисциплина и умение держать себя в узде, и кичившегося этим, для человека, чья холодная отвага и физическая выносливость стали поговоркой в его полку, поведение Стефена было подобно красному плащу, который маячит перед глазами разъяренного быка. Генерал Десмонд решил «бросить эти околичности» и подойти прямо к делу.

– Ты должен вернуться домой, – сказал он и сделал паузу. – Если не ради твоей семьи… то ради отечества.

Чрезвычайно удивленный, Стефен молча воззрился на дядюшку.

– Ты, вероятно, еще не отдаешь себе в этом отчета, – продолжал Хьюберт, – но скоро будет война. Скоро Германия нападет на Англию. Это вопрос недель, самое большее – месяцев. Предстоит отчаянная схватка. Чтобы одержать победу, нам понадобится каждый мужчина, каждый подлинный сын своей страны.

Снова наступило молчание. Стефен понял наконец, что у дядюшки на уме, и почувствовал, как в нем растет возмущение. Сколько уже раз предрекал генерал близкую войну, но ни одно из его предсказаний не сбылось! Он годами разглагольствовал о том, что Германия ведет себя подозрительно, что кайзеру Вильгельму и его генеральному штабу нельзя доверять, и мрачно вещал о неподготовленности Англии к будущей войне. Конечно, сама профессия заставляла генерала быть настороже, но тем не менее в семейном кругу считалось, что у дядюшки Хьюберта угроза войны, якобы нависшей над Англией, стала своего рода манией. И из-за таких вот бредовых фантазий дядя Хьюберт хочет, чтобы он бросил свое дело! Эта мысль показалась Стефену чудовищно нелепой.

– Боюсь, что огорчу вас. Я не собираюсь возвращаться домой.

Генерал помолчал.

– Так-так. – Голос его стал ледяным. – Вижу, что ты намерен и впредь влачить здесь свои дни в праздности и распутстве.

– Вы, по-видимому, не совсем ясно представляете себе характер моих занятий. Вас, вероятно, удивит, если я скажу, что работаю по двенадцать часов в сутки. И представьте, берусь утверждать, что искусство, которым я занимаюсь, требует куда больше труда, чем все ваши церемониальные марши и парады.

– Искусство! – скривил Хьюберт губы. – Какой вздор и самомнение!

– Нелепо, не правда ли, заниматься чем-то чистым и прекрасным, вместо того чтобы, подобно вам, посвятить себя делу массового истребления людей. И все же, что бы вы о нас ни думали, мы значим больше, чем вы. Я осмелюсь предположить, что люди вечно будут помнить великих мастеров и чтить их творения, тогда как ваши кровавые деяния навсегда изгладятся из их памяти.

Генерал закусил губу. Он был сильно разгневан, в его бесцветных глазах вспыхнули искорки.

– Я не желаю спорить с тобой. Повторяю: как бы ты себя ни вел до сих пор, но ты – англичанин и все еще носишь фамилию Десмонд. И я не допущу, чтобы наша фамилия подверглась глумлению. В такое время, как сейчас, ты не можешь заниматься пачкотней и увиливать от ответственности. Ты должен возвратиться домой. Я настаиваю.

– А я отказываюсь. – Стефен поднялся. – И, как это ни грустно, вы ничего не можете со мной поделать.

Все с той же застывшей иронической полуулыбкой, которая больше всего бесила генерала Десмонда, Стефен повернулся на каблуках и вышел из ресторана. Проходя через вестибюль, он, повинуясь внезапному побуждению, подошел к конторке гостиницы и заплатил по счету за свой завтрак. Затем, уже не улыбаясь больше и чувствуя, как внутри у него все дрожит