Бернаут - Виктория Юрьевна Побединская

такие моменты он казался не спортсменом, а предпринимателем. Человеком с такой деловой хваткой, что все вопросы решались с той же скоростью, с которой он обычно водил мотоцикл. Теперь я понимала, как у него получилось разбогатеть так быстро.

– Мне кажется, не продешевил, – произнес он, подавая мне шлем на стоянке.

Я в это время смотрела на него, стараясь моргать пореже. На улице к этому моменту стемнело, так что ночь явно подыгрывала мне в стремлении не выглядеть совсем уж придурочной.

– Ты сейчас серьезно?

Он с минуту смотрел на меня, явно анализируя, что не так. Я буквально чувствовала, как вращаются в его голове шестеренки.

– Не понимаю, – наконец произнес он.

– Ты в свои двадцать с небольшим уже отправил на авторазбор несколько десятков мотоциклов, а мое достижение года – не упасть в третий раз на лестнице кампуса, ибо уже позор. Тебя ждут твои гигантские призовые и толпы девчонок, готовых жизнь отдать, лишь бы ты посмотрел в их сторону, а мне бы накопить на новый матрас к Пасхе, и это будет ого-го какое достижение. Думаю, ты должен понимать, что в нынешних обстоятельствах продажа моего фото за десять штук меня немного шокирует.

– Но это ведь хорошо? – осторожно поинтересовался он.

И как бы мне ни хотелось верить, что в жизни бывает по-другому, сама жизнь из раза в раз доказывала: нет. Такие, как он, взлетевшие слишком быстро и слишком высоко, не знают, какую цену мы, обычные люди, платим за то, чтобы пройти хотя бы половину того же пути. Им и не надо.

– Я боюсь этого слова как огня, Бланж.

– Почему?

– Потому что боюсь сглазить. – Разнервничавшись, я принялась соскребать ногтем логотип с его мотоцикла, и, глядя на это, Бланж на всякий случай перехватил мою руку. – Ничего в этой жизни не бывает слишком хорошо. Всегда случается что-то.

– Но не с нами.

– Почему ты так уверен?

– Просто чувствую. Доверься мне. – И, перекинув ногу через своего коня, он махнул рукой, приглашая присоединиться.

И я поверила.

Мотоцикл окатил ближайший спальный район бессовестным ревом, и в первый момент мне захотелось провалиться под землю: сколько раз я сама ругалась на мешающих отдыхать мотоциклистов, но почему-то в этот момент, покачав головой, рассмеялась. А уже через несколько часов на мой счет было перечислено десять тысяч за тот самый «легендарный» снимок.

Глава 24. Когда Аризона плачет

«Джеки, ты должна мне помочь».

«Джеки, я же люблю тебя».

«Я тоже люблю тебя…» – набрала я и, так и не нажав на кнопку «Отправить», погасила экран.

И нет, это был не Беланже. Впрочем, он никогда не звал меня Джеки.

День был обычным. Ничего не предвещало беды, пока не раздался телефонный звонок от матери. Он застал меня на поле, где я снимала садящееся над долиной солнце и парней с Лил, выпрыгивающих на его фоне. Я держала телефон одним плечом, пока она рассказывала о работе, делилась местными сплетнями о тех, кого я не помнила, а потом вдруг разрыдалась, признаваясь, что очередной Норман исчез из ее жизни, прихватив с собой все деньги. Классика.

– Ты же знаешь, я ничего никогда не просила. Но это особенный случай, Джекс.

– Но у меня нет свободных денег…

Хотя десять тысяч, заработанные накануне, теперь, казалось, жгли мой карман. Лучше бы я не брала трубку.

Трудно быть ребенком, которого не хотят. Которым недовольны. Или, может, вовсе разочарованы. Особенно когда ты это с детства прекрасно понимаешь. Я покупала мамину любовь. Расплачиваясь за нее так, как умела. Сначала хорошим поведением и молчанием. Испеченным печеньем и чистотой в доме. Потом деньгами. Собственным вниманием и посильной помощью. Чтобы в итоге прийти к тому, что ничего из этого не работает. И самое ужасное, что в глубине души я понимала, насколько это деструктивно, но все равно ничего с собой поделать не могла.

Любовь – это база. Та самая третья ножка у табурета, подпили которую – и он никогда не сможет стоять ровно. Фундамент дома, без которого все рухнет. Семья – это главное. Пусть и не идеальная. Пусть. В конце концов, а у кого идеальные семьи? Взять хотя бы Беланже. С отцом он не разговаривал. С Лакланом вел себя хуже, чем со случайным знакомым. Даже Марс, как бы Бланж его ни ненавидел, был ощутимо к нему ближе, чем собственный брат. Не бывает простых семейных историй. В каждой своя боль спрятана. Вот только если бы от этого становилось хоть каплю легче…

Сдвинув стоящий у панорамного окна столик, я бросила туда кресло-мешок, которое нашла в гараже, устроив себе тихий уголок и спрятавшись там ото всех, чтобы подумать. Реми вернулся, когда уже зашло солнце.

– Эй, я тебя там даже сразу не заметил.

Стянув футболку, он бросил ее на кровать.

– Надеюсь, никто не будет против, что я взяла это? – тихо спросила я, кивнув на свое кресло.

Бланж лишь усмехнулся.

– Это Марсово, вообще-то. Но нет, никто не против. – Не увидев ответной улыбки, он нахмурился, подошел и присел на корточки рядом. – Все нормально?

– Да, просто неприятный разговор. С мамой.

Наверняка он ожидал больше подробностей, но, к сожалению, мне нечего было ему дать. Несмотря на жару, пыль, бесконечный рев мотоциклов, эти несколько недель настолько отдалили меня от прошлой жизни, той самой, от которой я столько лет убегала. А теперь ее двери снова открылись, пытаясь затянуть обратно. И как же сложно было противостоять.

Бланж протянул руку, коснувшись моих стиснутых в кулак пальцев. Накрыл их своей ладонью, слегка сжимая.

– Если я могу что-то сделать …

– Нет, ничего не нужно. Просто сезонная хандра.

– Так не сезон вроде? – Он улыбнулся, вставая, но я остановила его, на этот раз сама схватившись за его пальцы. Так, как хватаются, наверное, только дети за большую руку взрослого.

– Посиди со мной, – глядя на него снизу вверх, попросила я и чуть отодвинулась, освобождая ему место.

– Но я после тренировки, весь потный и в пыли.

– Подумаешь, я видела тебе и похуже. По крайней мере, ты сейчас не блюешь.

Усмехнувшись, он опустился рядом со мной на пол. На улице начал завывать ветер, поднимая пыль. Обещали дождь, но Аризона редко выполняет свои обещания.

– Расскажи мне что-нибудь. – попросила я. – Пенни за правду.

– А говорила, не играешь в эти игры, – улыбнулся он.

– Откуда у тебя седина? – Я давно хотела задать этот вопрос, но все никак не решалась, и он, как незакрытый гештальт, все время маячил перед глазами.

– Я испугался, – ответил Бланж. – Сильно. Еще в детстве. Но прядь стала