Помоги мне умереть - Наталия Лирон

П, и наша палата была угловой и самой солнечной. Хоть в этом повезло. Кондиционер сюда тоже добивал, но за счёт обилия солнечного света в течение всего дня здесь было не так холодно, как у других. Что-что, а кондиционеры в Израиле (и не только в больнице) работали на полную катушку.

Через дверь с нами соседствовал ещё один русский парнишка – семилетний Артём из Москвы с бабушкой, с которой мы изредка встречались в коридоре. И тоже с остеосаркомой.

Единственным не совсем трафаретно выхолощенным предметом в палате было большое кресло – моя обитель. Я одолжила у хозяйки своей комнатушки складной стульчик – сюда он пришёлся как нельзя кстати, заменяя оттоманку, и можно было вытянуть ноги и немного вздремнуть днём, если Егор засыпал. А засыпал он часто – уставая от химии. Эта же бабушка с библейским именем Бат-Шева дала мне в безвременное пользование лоскутный, вывязанный ею плед. Ярким цветастым пятном он перемещался по палате, напоминая о такой же яркой жизни за пределами этих стен. Я укрывала им Егора и укрывалась сама.

Дима. Мы разговаривали мало. И только по делу. Он знал, что деньги очень нужны. Он знал, что оперироваться лучше в Тель-Авиве. Он всё знал – так же, как и я.

Я думала о продаже квартиры. Но это означало, что дома лишатся все. Впрочем, «все» меня мало интересовали, я волновалась только за Егора и Даньку.

Дима что-то говорил о том, что вот-вот случится нечто такое, что позволит ему заработать сразу много. Очень много. Но я не знала сколько. И он точно не знал. Мне было страшно и тошно от собственного малодушия, потому что я старалась не видеть – не слышать, – не знать про то, чем именно он зарабатывает.

Глава 22

Средиземное море сегодня было тихим и неспешным. Оно плескалось сгустившейся темнотой у ног. Где-то далеко светился теплоход мерцающими огоньками, и ещё дальше справа возвышался маяк.

Загруженный снотворным и обезболивающим, Егор спал. Мне тоже спать хотелось невероятно, но подышать морем хотелось ещё больше. Равнодушная, как смерть, стихия ласково шелестела мелкими волнами, набегая на песок. Я шла по кромке и старалась ни о чём не думать. Стрижка моя обросла в бесформенное каре, вещи висели, как на вешалке, – такой худой я, кажется, не была никогда. Но меня это совсем не беспокоило. Ела я только потому, что нужно было хоть как-то и хоть чем-то питать себя, чтобы тащиться дальше.

В кармане зажужжал мобильник – Дима. Я чуть отошла от волн, чтобы было лучше слышно, и села на песок.

– Как дела?

– Хорошо, – автоматически сказала я, – всё так же, движемся к концу цисплатина.

– Тошнит его? – Голос суховатый, озабоченный.

– Угу. Ничего нового. Что-то колют для облегчения, но не особо помогает. Хотя, может, без уколов было бы ещё хуже. Дим. – Я хотела спросить, есть ли новости про деньги, но замялась.

– Скоро, Марусь, скоро, – он, конечно, понял, – уже есть часть, на половину хватит.

– Слушай, ну какая половина, в самом деле? – Мне странно было его слушать. – Нужно продавать квартиру. И как можно скорее.

– Погоди…

Этот разговор у нас вёлся не в первый раз.

– Что годить-то? Деньги нужны едва ли не завтра.

– Я помню. И сказал, что всё будет хорошо. Ты должна верить мне.

– Ой, пожалуйста! – Я рассердилась. – После того, как ты вляпался в это дерьмо?

– Марусь, ты, как всегда, права – я заварил эту кашу, я и расхлебаю. Не остаются такие вещи безнаказанными, – он твердил то же, что и раньше, – но я всё исправлю, обещаю тебе. И очень скоро.

– Бред какой-то, – мне стало тревожно, – слушай, ты не собираешься, ну я не знаю, подставлять свою органи…

– Нет, конечно, – поспешно перебил он, – что ты! Разве можно предать тех, кто даёт шанс заработать?

Спокойнее мне точно не стало, и показалось, что говорит он каким-то наигранно-бодрым голосом. «Чёрт, может быть, нас прослушивают?»

– В общем, ты помни, что нашим детям отец всё-таки нужен! – сказала я.

– В первую очередь нашим детям нужно здоровье, – ответил Дима, – если оно закончится, то и родители не пригодятся.

Я задумчиво покачала головой:

– Не поспоришь.

Помолчали.

– У вас там поздно. – Его голос зазвучал глухо.

Тишина стала пустой и неловкой, хотя раньше мы могли часами уютно молчать друг с другом.

– У нас так же, как у вас.

– Ты на море? Слышен плеск воды.

– Да, Егор спит уже, я пошла прогуляться.

Мы разучились просто болтать. И от этого было грустно. Мы всё-таки переживали это вместе. Всё-таки вместе, но я даже не знаю, кем мы теперь были друг другу.

– Ладно, я пойду спать, мне тоже вставать рано. – Он перемещался по квартире, я слышала звук открывающегося холодильника, постукивание тарелок, жидкости, наливающейся в стакан.

«Виски, наверное».

– Послушай, понимаю, что ты занят, но Данька… ты с ним иногда разговаривай и пинай с учёбой – пусть хоть двойку по математике закроет.

– Да, хорошо.

Он сел ужинать и выпивать. Я позавидовала – я не могу так же праздно сесть, поесть и выпить. А ещё лучше – напиться.

– Ладно, пока. Звони.

– Угу, – он уже что-то жевал, – и ты.

Стало тихо. Я сидела на остывающем от дневного зноя песке, который шершаво и прохладно ложился в ладони, приятно щекотал кончики пальцев. И море в шаге от меня робко целовало намытый волнами берег. Хотелось, чтобы кто-нибудь меня обнял, тронул за плечи.

Я взяла телефон и набрала сообщение: «Как твои дела? Как ты поживаешь? Как там Япония?»

Не то чтобы мне очень хотелось знать, но, может быть, он позвонит?

Он позвонил на следующий день, как раз после процедур (Егору промывали катетер), когда я вышла ненадолго на балкон, подышать.

– Слушай, – он радостно говорил в трубку, – все в восторге от твоей работы. Японцы не верят, что всё это вывел один человек и в такой короткий срок. Кажется, теперь они захотят тебя на работу тоже.

Он был восторженно рад, и мне нравилась эта радость, в которой сквозило много жизни, чего-то настоящего, не больничного.

– Вот оно как! – Тепло разливалось внутри. – А это может быть выражено в денежном эквиваленте?

Он погрустнел:

– Марина…

– Да ладно, я шучу, – выдавила я, – прости, просто ни о чём другом думать не могу в последнее время, потому что понимаю, что нужно оперироваться в Израиле.

– Понятно. – И Семён замолчал.

– Тебе… слушай, – у меня внезапно возникла мысль, – тебе, случайно, квартира не нужна?

– В каком смысле? –