Помоги мне умереть - Наталия Лирон

– Что?

Он не стал повторять, а тихо выехал со двора.

Ничего не понимая, Марина послушно пристегнулась и вопросительно на него посмотрела.

– Просто покатаемся по городу, – он легко улыбнулся и прибавил газ, выезжая на проспект, – и, кстати, там, в двери, есть заветная фляжечка с куантро. Поедем на набережную, проветримся.

«Куантро?» Она вспомнила их забавное обучение вождению и случайный поцелуй на парковке. Открутила крышку маленькой фляжечки и сделала пару глотков – в животе потеплело, постепенно согрелись и расслабились плечи.

Они летели вдоль сонных домов и поблёскивающей тёмной воды. Город разворачивался для них страницами старинных романов. Низкое грозовое небо, нахохлившись, пристраивалось на углах крыш, сминалось в клубы серых туч и медленно стекало им на головы сизоватым вечерним туманом. Тяжесть камнями скатилась и рассыпалась по дороге, и Марина в который раз удивлялась тому, как легко ему удаётся её согреть и утешить.

Семён припарковался не далеко от Охтинского моста.

– Я тоже его люблю, – Марина вышла из машины, аккуратно прикрыв дверцу, – красивый, почти Лондонский.

– Точно! – Он тоже вышел и приобнял её за плечи. – Всё будет хорошо. Верь мне. Всё обязательно будет хорошо.

– Я верю. – Она склонилась головой ему на плечо. Ей было уютно и тепло.

Вечер закончился за полночь, когда они, набродившись, целовались под мостом, возле свинцовых вод всегда холодной Невы. А потом Семён отвёз её домой.

На следующий день Марина немного воспаряла духом, снова поверила в то, что всё как-то образуется, и села за работу, но забыла поставить телефон на режим «без звука» и за это тут же поплатилась.

– Как ты могла?! КАК ты могла?! – орала в трубку Галина Ильинична.

Марина опешила:

– Что?! И почему вы на меня кричите?

– А как ещё с тобой разговаривать? Я им бабушка, род-ная ба-буш-ка! И Дима сказал, что это уже давно! Как ты могла? Как ты могла мне ничего не сказать?

– Да господи, – Марина наконец поняла, о чём речь, и дико разозлилась, конечно, она и не подумала донести до сведения свекрови то, что её внук заболел так серьёзно, – послушайте… – Свекровь тарахтела безостановочно. – Нет, ВЫ послушайте! – прикрикнула Марина. – Я делаю и буду делать ТАК, как считаю нужным и правильным для своего сына! НЕТ, НЕ для вашего, а для своего! И отчитываться никому не собираюсь! И НЕ нужно звонить Егору с идиотскими утешениями! Да, я сказала ИДИОТСКИМИ! Повторить? И мне тоже больше НЕ звоните! Раньше я терпела, потому что очень хотелось вам нравиться. Но сейчас мне абсолютно всё равно. ДА, всё рав-но!

Она отключилась и швырнула мобильник на диван, в висках пульсировало.

«Дура чёртова!» – Марина стиснула кулаки.

«Дыши». Сделав пару вдохов и выдохов, она оттёрла со лба выступившую испарину. Пошла на кухню, быстро налила себе вина и жадно сделала несколько больших глотков.

Она слышала, как разрывался звонками телефон Егора, но он, слава богу, был в душе. На кухню, держа в руках телефон, зашел Данила. Вид у него был несколько озадаченный.

Марина смерила его взглядом и сразу всё поняла.

«Вот же мерзкая тварь!»

– Я тебе со всей серьёзностью заявляю, – она глотнула ещё вина, – можешь разговаривать с бабушкой так, как считаешь нужным, дело твоё, или не разговаривать совсем и заблокировать. Ты не обязан отдуваться ни за меня, ни за отца. Егору я скажу то же самое.

– Она плакала, – задумчиво сказал Даня, – по-настоящему.

Вместо того чтобы растрогаться и посочувствовать, Марина рассердилась ещё больше, думая о том, что свекровь – хладнокровная манипуляторша.

– Пусть хоть обрыдается, – отчеканила она, – мне наплевать – не о ней речь. Вот совершенно. Ты меня понял?

– Понял, – вяло кивнул сын.

– Вот и отлично. – Она сделала ещё два глотка.

– А обо мне?

– Что? – не поняла Марина. – Что о тебе?

– А обо мне – речь? – Даня опустил ресницы.

Она едва не спросила: «В каком смысле?» – но поняла, о чём он. И смутилась, и выдохнула, и почувствовала, что выпила вина слишком много и слишком быстро.

– Детёныш мой родной, конечно, о тебе всегда будет речь, но пойми, Егор…

– Я помню, мам. – Он не хотел этого разговора.

– Я очень тебя люблю. Правда, очень, и я знаю, что ты грустишь и злишься, но ничего с этим поделать не могу. И очень рассчитываю на твою помощь. Без тебя мне не справиться.

Приём был почти запрещённый, но совершенно безотказный.

Данила тяжко вздохнул и поплёлся обратно в комнату.

«Господи, пожалуйста…» На самом деле она чувствовала, что на Даньку её не хватает.

Дима был единственный, на кого она уже не злилась. Лишь вечером спокойно сказала, чтобы он разобрался со своей матерью, коротко пересказав историю дневного звонка.

Он тихо уходил по утрам и так же тихо приходил почти ночью. Что-то ел, что-то пил почти каждый вечер и ложился с ней в кровать, но они даже не дотрагивались друг до друга. Никаких «спокойной ночи» или «доброе утро». Изредка он спрашивал про детей, и на этом всё.

Марина понимала, что муж приносит в дом деньги, больше, чем когда-либо раньше, и была за это благодарна. Но ни прикасаться к нему, ни быть ласковой, ни даже устраивать разборки у неё не было ни желания, ни сил. Только изредка она размышляла о том, что когда-то (а в общем, не так и давно) у них было всё иначе. Совсем иначе.

И она даже удивилась, когда Дима повёз их в аэропорт. Он тепло обнялся с сыном, потрепал его по светлым волосам, и она чуть смягчилась. Каким бы отстранённым он ни был с ней сейчас, детей своих он любил, хоть и не всегда умел показать.

– Марусь… – Дмитрий виновато посмотрел на неё в холле Пулково, и она вздрогнула от этого имечка. Ласкового, так быстро забытого и вышедшего из обихода в их нынешней жизни.

Не к месту она вспомнила, как много лет назад, смеясь, доказывала ему, что Марина и Маруся – это разные имена. И как он хохотал в ответ, шепча ей на ухо, что ему всё равно и для него она навсегда останется его любимой Маруськой.

Тогда она была беременна Данилой и очень его любила.

– Ты звони хотя бы. – Дима неловко перетаптывался с ноги на ногу. – Просто – звони.

– Хорошо. – Её тоже одолевала странная неловкость.

Они сдали в багаж два новеньких чемодана, каждый из которых весил допустимые 23 килограмма, и отец крепко обнял на прощанье сына.

– Ты выздоравливай, дружище, нам ещё много с тобой нужно успеть! И тоже пиши-звони. Израиль