Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

– Гиде? Декларация? Дэньги? – в каком-то шоковом трансе спросила Минчжу у таможенника с овчаркой.

– Какая сумма? – он с сомнением оглядел скромно одетую китаянку.

– Сорок тысяча. Доллары, – уже с некоторой гордостью, все еще не до конца веря в произошедшее, ответила Минчжу.

Она заняла то же место у ограждения на корме. Вечерний город Б медленно удалялся, снова становился маленьким, игрушечным. Сумочку с деньгами Минчжу спрятала под футболку, поближе к телу. Мобильный пиликнул эсэмэской от маленького джентльмена: «Мама, как поживаешь? Что собираешься делать дальше?» Она вернется в деревню, денег как раз хватит, чтобы отстроить матери новый дом и открыть какой-нибудь скромный магазинчик. А то вечно сельчане за любой мелочью мотаются в соседний город, тратят несколько часов. В небе на фоне грязно-лиловых облаков проступила едва заметная, прозрачная радуга, соединившая китайский и российский берега. А еще Минчжу решила, что никогда больше не будет желать никому зла. Наоборот, станет силой мысли направлять добрые события на сына, на Гену, на его бывшую жену-красавицу, на их дочь в Москве. Ведь, если Минчжу ведьма, то, судя по всему, не столько темная, сколько светлая. Иначе река Черного Дракона не принесла бы ей столько добра.

Часть вторая

Год Черной Обезьяны

В России расстаются навсегда.

В России друг от друга города столь далеки,

что вздрагиваю я, шепнув «прощай».

Рукой своей касаюсь невзначай ее руки.

БОРИС РЫЖИЙ

1 (Маша)

Если с утра что-то пошло не так, то и весь дальнейший день будет идти не по плану. Табло показывало ноль минут до следующего поезда уже минут пять. Люди на перроне с надеждой заглядывали в тоннель, надеясь увидеть приближающиеся огни, затем поворачивались обратно, пожимали плечами, обмениваясь бессловесными репликами с соседом: не едет? Не едет. Непонятно? Непонятно.

Москвичи в Париже по привычке называют ветки метро по цветам: желтая, фиолетовая, розовая. Французы же – исключительно по номерам: первая, четырнадцатая, седьмая. Хотя и в Москве вообще-то их нужно идентифицировать по названиям: Калужско-Рижская, Арбатско-Покровская, Таганско-Краснопресненская. Но кто же это выговорит, кроме диктора метро.

Маша всегда рассчитывает время на дорогу заранее, закладывая тридцать дополнительных минут на форс-мажор. Часть страховочного времени заняло оттирание размазанной по единственной белой рубашке туши. Тридцать минут на непредвиденные обстоятельства вот-вот выйдут.

Вместо направления поезда и количества минут на табло загорелась надпись: Arrêt de circulation. Кто-то недавно рассказал, что в период рождественских праздников в Европе происходит резкий скачок самоубийств, потому что на фоне праздничных украшений и реклам про «торжественный ужин с семьей» люди особенно остро чувствуют свое одиночество. Прорезавшийся через громкоговоритель женский голос объявил, предварительно откашлявшись: «На первой линии произошла авария. Движение поездов временно приостановлено». Вокруг французы отчетливо ругаются себе под нос: «Мерд!» – достают мобильные, чтобы куда-то позвонить, громко вздыхают и держатся за голову. Маша подхватывает сумку с толстой кипой материалов к переговорам и ноутбуком и быстро двигается к выходу. Сейчас ей нужно делать сознательное усилие, чтобы сохранять спокойствие. На уроках ОБЖ в школе на протяжении долгих лет Василий Витальевич вдалбливал ученикам первой гимназии: в любой экстремальной ситуации, будь то пожар, наводнение, землетрясение, первое правило – не паниковать. Интересно, откуда это знание берут французы, неторопливо покидающие платформу, ведь, кажется, уроки ОБЖ – эксклюзив стран СНГ.

В довесок ко всему утром по телевизору сообщали об очередных протестах. Уже на подходе к станции «Шарль-де-Голль – Этуаль» со стороны проспекта Карно Маша обратила внимание на какое-то нехорошее скапливание народа на Елисейских Полях, грозившее дальнейшими беспорядками и, что важнее, перекрытым движением и пробками. Поднимаясь практически бегом по эскалатору – Excusez-moi, excusez-moi, – Маша молится, чтобы демонстранты еще не успели перевозбудиться и все еще можно было вызвать «Убер» куда-нибудь недалеко от Арки.

Встреча должна проходить в одном из корпусов университета Сьянс По в Латинском квартале, выпускающем главную политическую элиту страны. Это на другом берегу, дальше Ситэ. Приложение «Убера» мигает кружком поиска, но заказ не проходит. Маша вспоминает, что раньше, еще до времен приложений, городские такси парковались на проспекте Клебер, и совершает марш-бросок туда, перебегая переходы бесконечных лучей проспектов и авеню, отходящих от Триумфальной арки.

Поразительно, но городская парковка такси действительно еще существует и на ней стоит автомобиль. В этот момент к машине быстрым шагом направляется девушка с копной волнистых каштановых волос с медным отливом. Маша лишь мельком на долю секунды видит ее профиль в крупных солнцезащитных очках, но что-то в ее походке, движении руки, захлопывающей дверь, в ее поджатых губах заставляет замереть на месте. Какая-то мысль, слабое воспоминание начинает формироваться в сознании, но прерывается вибрацией телефона: «Ты скоро?» Мимо проходят, оживленно споря, молодые люди со свернутыми плакатами, очевидно стягиваясь на протесты.

Наконец подъезжает еще одно такси, и Маша практически впрыгивает в него на ходу, называет адрес и просит: «Побыстрее, пожалуйста». Таксист не трогается с места, внимательно смотрит в зеркало заднего вида, видимо пытаясь понять, легко ли будет обсчитать молодую пассажирку. Ему около сорока, у него черные брови и темная щетина, в машине пахнет приторным освежителем воздуха. «Пожалуйста, я очень опаздываю». – «Сегодня будут большие протесты», – спокойно отвечает он, и Маша не знает, что на это сказать. Внимательно посмотрев в зеркало заднего вида еще несколько секунд, он трогается с места и начинает ловко выруливать переулками из шестнадцатого округа в сторону университета. Маша немного успокаивается и возвращается мыслями к девушке, севшей в такси перед ней. Наверное, просто обратила внимание, как обычно с легкой завистью посматривает на ухоженных и дорого одетых обитателей этой части Парижа. Интересно, что стало с человеком, который, вероятно, сбросился на пути желтой ветки где-то в районе «Порт-Майо». Обычно «авария на линии» означает именно это.

Такси подъезжает к главному корпусу университета на улице Сан-Гийом за пять минут до начала встречи. Таксист сдирает баснословные сорок евро, но у Маши нет времени спорить. Она влетает в главный холл университета, или «Ля Пениш», названный так в честь круглой лавочки, которая стоит по центру. Сзади кто-то хватает Машу за локоть: «Пропуск!» – «Я переводчик, на встречу с министром, я есть в списках, мадемуазель Данилова, пожалуйста». Рука отпускает, и Маша взлетает на третий этаж, благо она здесь уже переводила и знает, куда идти.

В будке для переводчиков за столом уже сидит напарница Юля, она аккуратно разложила бумаги и надела наушники. Коллега поворачивается к Маше, делает неодобрительную гримасу и говорит с нескрываемым удовольствием: «Тебя больше никогда не позовут на переговоры». – «Бога ради», – отвечает Маша, чтобы ее позлить, и начинает раскладывать свои распечатки на столе, подтягивая листки напарницы. «У тебя есть вода?» Юля неохотно достает из сумки и протягивает бутылку. Маша поспешно делает пару глотков и проверяет звук. «Ты начнешь первая? По двадцать?» Юля нетерпеливо фыркает: «Конечно, я первая, ты себя слышала? У тебя голос, как у прокуренной…»

Маша постепенно выравнивает дыхание и рассматривает ряды пиджаков за стеклом. Почему-то кажется, что девушка с авеню Клебер тоже должна быть в зале.

«Тебе сказали? После встречи мы должны присутствовать на приеме», – холодным тоном сообщает Юля, не отрывая взгляда от пока еще пустующей кафедры. Ее волосы мышиного цвета собраны в тугой хвост на затылке, лицо нездорового оттенка покрыто каким-то раздражением. Она счастлива, что будет присутствовать на приеме. Но для Маши это лишь значит, что сегодня ее рабочий день продлен на неопределенное время.

Наконец в зале становится тихо, как и всегда перед появлением высокопоставленных людей. Дверь слева от сцены открывается, и входит «тело», сопровождаемое двумя «пиджаками». Один из «пиджаков» подсовывает министру папку с докладом. Зал встает. Маша пробегается глазами по докладу, но «тело» все равно часто отступает от заранее заготовленной речи, листки становятся бесполезными, и приходится переводить с уха. По ощущениям, встреча длится примерно вечность,