Снять «Сталкера» - Ирина Всеволодовна Шанина

Нет, с ней было далеко не все в порядке. Она открыла глаз:

– Это все неправда.

– Что? Что вы говорите? – удивился юноша.

– Меня в том доме уже не было, когда он загорелся по-настоящему. Меня подожгла женщина, она из той деревни. У нее был факел, они охотились за мной. Она нашла меня первой. И подожгла факелом.

– Что она говорит? – медсестра Анечка дернула студента за рукав.

– Странные вещи, – растерянно ответил он, – она уверяет, что ее подожгла какая-то местная жительница.

– Бредит, – уверенно заявила Анечка, – сейчас я вколю ей успокоительного.

Она повернулась и вышла из палаты. Студент на цыпочках подошел к дверям, выглянул, убедился, что в коридоре никого нет, и вернулся к Стэйси.

– Послушайте, – начал он, – вы, скорее всего, бредите. Но, может быть, вы говорите правду. Вы уверены в том, что рассказали?

Стэйси открыла глаз, она хотела объяснить этому молодому человеку, что когда испытываешь такую боль, врать сил не остается. Этот принцип был известен очень давно и широко использовался в Средневековье правовым институтом, известным как Святая инквизиция. Но на длинную речь ее вряд ли хватило бы, поэтому она просто сказала:

– Да, уверена.

– Я обязательно передам все, что вы сказали, в полицию, – заверил ее молодой человек, – Что я еще могу для вас сделать?

Она закрыла глаз, подумала и, решившись, произнесла:

– Дайте мне зеркало.

– Но… – юноша явно растерялся.

– Дайте мне зеркало! – повторила Стэйси.

– Здесь нет зеркала, – соврал он, поскольку зеркало в палате было, – висело над умывальником.

– Тогда принесите мне зеркало, когда придете в следующий раз, – прошептала Стэйси.

Юноша хотел заверить ее, что непременно принесет, но тут вернулась медсестра Анечка в сопровождении лечащего врача.

– Вот, Михаил Ильич, – горделиво заметила Анечка, – пациентка начала говорить. И рассказывает всякие ужасы. Что ее специально сожгли.

– Такое бывает, – заметил Михаил Ильич, щупая пульс Стэйси, – она пережила сильный шок, в том числе и болевой. Сознание могло немного помутиться. Вот что, Анечка, вколите ей лекарство и пусть девушка поспит. В ее состоянии это – самое лучшее лечение. Потому что главный шок у нее еще впереди.

Анечка кивнула и с удовольствием уточнила:

– Это когда бинты с лица снимут?

– Да уж, – задумчиво произнес Михаил Ильич, – такое зрелище – тяжелое испытание для любой женщины, а особенно для молодой и красивой.

Медсестра Анечка протерла руку Стэйси ваткой, смоченной спиртом, прицелилась и ловко воткнула иглу прямо в вену. Немного помассировав место укола, она положила на него ватку.

– Теперь проспит до завтра, как минимум.

– Она просила зеркало, – сказал студент.

Анечка вытаращила глаза.

– Зачем? Сейчас же все равно она ничего не увидит, кроме бинтов.

– Не знаю, – пожал он плечами, – я ей сказал, что здесь нет зеркала.

– Правильно, – одобрила Анечка, – надо рассказать это Михаилу Ильичу.

– Вы и расскажите, – попросил юноша, – а я все же заскочу в полицию…

– Это еще зачем? – удивилась Анечка.

– Надо все же написать заявление. Вдруг она сказала правду.

Племянник хирурга вышел из палаты, Анечка быстро подошла к тумбочке, выдвинула ящик и вытащила припрятанные там таблетки. Она уже собралась уходить, как со стороны кровати послышался стон. Анечка подошла, Стэйси лежала с открытым глазом. Анечка удивилась, почему пациентка не заснула, после вколотой дозы она должна была уже видеть седьмой сон.

Медсестра напряглась, судорожно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь по-английски. Вспоминалось с трудом, в школе Анечка была не слишком усердной ученицей.

– Привет, – сказала она по-русски, – Май нейм из Аня.

– Стэйси, – ответила пациентка, – Стэйси Ковальчик…

Разговор завял, Стэйси что-то спросила. То, что это был вопрос, Анечка определила по интонациям, но, к сожалению, она не поняла ни одного слова из произнесенной американкой фразы. Анечка посмотрела на часы, пора бежать, Герман уже ждет в условленном месте. Она наклонилась над Стэйси:

– Я вернусь скоро.

Стэйси ничего не ответила, глаз ее был закрыт. Анечка прислушалась к дыханию девушки, похоже, она все-таки заснула. Вот и отлично.

Герман топтался около дырки в заборе, проделанной родственниками, желающими навещать больных в неустановленные для посещения часы. Когда запыхавшаяся Анечка показалась из-за угла, он бросил на землю окурок.

– Принесла?

Она вытащила из кармана упаковку.

– Вот.

– Почему так мало, мы же договаривались на две.

– Послушай, это не так просто, как ты думаешь. У нас завтра комиссия приедет из района.

– По какому случаю? – вяло поинтересовался Герман.

– Пациентка, – важно ответила Анечка, – американку привезли сегодня ночью. Сильно обожженную. От лица почти ничего не осталось.

– Ну да? – по-настоящему заинтересовался Герман, – И откуда она здесь взялась?

– Говорят, что кино снимать приехали. Целая группа…

– У нас кино снимать? – засмеялся Герман, – Слышал, слышал… Не понимаю, о чем у нас тут можно снимать кино. Разве что фильм ужасов какой-нибудь…

– Не знаю, – честно призналась Анечка, – она ж по-русски не говорит. Хорошо, нашли человека, племянник Юрия Васильича, студент. Он сегодня с ней разговаривал.

– И?

– Она утверждает, что успела выбраться из горящей избы до того, как огонь разгорелся. Говорит, что за ней охотились, и что ее подожгла какая-то женщина.

Анечка помолчала минуту и деловито добавила:

– Думаю, что после нас она в психушку попадет.

– Это очень интересно, – сказал Герман, – я могу поговорить с этим племянником? И еще было бы неплохо, если бы ты провела меня в ее палату. Я бы сделал пару снимков. Это такой материал отличный.

Анечка кивнула. Герман работал в областной газете журналистом колонки криминальных новостей.

– Можно будет увязать… – мечтательно сказал он, – Ты в курсе, что одного типа из их группы арестовали?

– Нет, – ответила Анечка.

– Короче, это уже не первый случай. Вчера нашли тело еще одной американки. По всему выходит, что убил ее режиссер. Мои источники в правоохранительных органах, – Герман подчеркнул голосом эту фразу, – мои источники говорят, что он пока отказывается говорить и требует адвоката. Но они мне сказали его фамилию. Я поискал в Интернете, у него в каждом фильме умирает блондинка. Убитая тоже была блондинкой.

– Ой, – Анечка охнула и всплеснула руками, – и наша, которая с ожогами, тоже блондинка. Неужели он их всех решил поубивать?

– Короче, – резюмировал Герман, – я сейчас смотаюсь за фотоаппаратом, а ты подумай, как нам в палату пройти.

– Ой, забыла сказать, она зеркало просила… У этого парня, у студента.

Герман задумался.

– Это может быть отличный кадр. Когда мы туда придем, дашь ей зеркало.

Анечка кивнула, Герман чмокнул ее в щеку, ущипнул за попу и полез через дыру в заборе. Выбравшись с больничной территории, он просунул голову обратно:

– Я вернусь через два, нет, через три часа. Встречаемся здесь.

Встретились они не через три, а почти