Мне хорошо, мне так и надо… - Бронислава Бродская

даже усугубилось. Он ничего не хотел ей рассказывать, отвечал на её вопросы уклончиво, Галина видела на лице сына вымученную, терпеливую гримасу. А она так старалась наладить близкие отношения: и утром варила ему кашу, и до школьного автобуса провожала, и всем еду готовила. Нет, чем больше она старалась, тем больше Олег хмурился и вышучивал её. У кого он этому научился. Понятно у кого. Как дела у них он не спрашивал, ни единого сколько-нибудь серьезного разговора у них не вышло. Наверное, с самого начала можно было уловить какие-то признаки того, что Олег решил жить в Америке, но Галина Борисовна их не уловила. Олег собирался поступать в университет, ну что ж… высшее американское образование – это, как Оля говорила, супер. Но «она» с младшей дочерью тоже уехала. Галина Борисовна к тому времени даже пыталась с учительницей подружиться, приходила в гости, её чем-то угощали. Галина Борисовна горячо обсуждала с учительницей свою жизнь: за мамой трудно ухаживать, мама невозможная, Наташа едет в Болгарию со своими стихами, Оля чуть расширила свою диету, слава богу… Олег, когда неудавшаяся дружба началась, ещё жил в Москве. А потом Галина к «ним в дом» ходить перестала. Оля отсоветовала. Галина не замечала, что подпадала под большую зависимость от Оли, Оля всё всегда знала лучше.

Не замечала она и того, что у «них в доме» говорит только она сама, ей ничего не рассказывают, все гостеприимны, милы и предупредительны, но отстранены. Да «она» не могла стать подругой, а кем тогда? Получалось, что никем. Вскоре после «их» приезда в Америку Галина узнала неприятную новость: Олег теперь жил у них, как бы став членом их семьи. Вряд ли Галина понимала, насколько плохо и тревожно Олегу было у Питера, попав к самым своим близким людям, он оттаял, смог наконец расслабиться. Приехавшие в иммиграцию близкие помогли ему. Галине следовало бы быть им благодарной, но о какой благодарности могла идти речь? Смешно. Оля тоже съездила в Америку, но Олег встретил её отвратительно, без обиняков дав понять, что не любит и не ценит сестру, высказывал ей какие-то там претензии и Оля потом маме в Москве горько жаловалась на холодный прием. От Оли Галина узнала, что он живет с Лизой. Это ужасное «живет» как раз и было у неё в голове ассоциировано с «их» семьей, с этими чуждыми, распущенными, аморальными людьми.

Когда она разговаривала с сыном, нечасто и недолго, они говорили о чём угодно, только не о его новой семье. Приходилось признавать, что они вроде как семья, Олег поставил мать в известность, что женится на Лизе. «Что за срочность? Вы ещё такие молодые», – она отказывалась его понимать. «Мамуля, ты не понимаешь. Мне нужен статус», – вот был его неизменный ответ. Мамуля – он так всё ещё её по привычке называл. Про статус Галина не понимала и понимать не хотела. Если бы она знала, что Олег её даже и на свадьбу приглашать не хотел, но потом всё же пригласил, уступая условностям.

Хорошо они с Валюшей тогда в Америку съездили или нет? Однозначного ответа у Галины не было. Всё зависело от её настроения. Иногда казалось, что замечательно: много вкусной еды, дети такие молодые и красивые, у них с Валюшей отдельная комната, концерт сочинили, Галина правда почти всё пропустила мимо ушей, что-то всё-таки в этом концерте было не то. Наверное, ей следовало бы тост произнести, но она не смогла, не решилась, а вот почему Валя ничего не сказал… странно. Их привечали, кормили, водили в магазин и на экскурсии. А потом всем удалось съездить в Питтсбург к Валюшиному коллеге. Приехали, полные впечатлений, показывали фотографии. Всё отлично. Когда Галину охватывала тоска, она начинала понимать, что Олег не вернётся, чужая семья поглотила его полностью, да и поездка далась ей трудно. Не хотела она там «у них» жить, но пришлось, поговорить наедине с сыном не удалось, он весь был поглощён молодой женой. Как Галине Борисовне хотелось бы видеть в красивой девчонке новую дочку, но не получалось. Своенравная, нескромная девочка, вся в маму свою. Что от них ожидать. Так она и знала: женили её прекрасного доброго сына на ленивой младшей, чтобы Олег всю жизнь на неё горбатился. Вот как на самом деле было, и Оля так считала. Что ж ей так не везёт: Наташу еврей увёл и увёз, теперь ей сына объевреили. Ей и самой пришлось под купой стоять. Видела бы мама! Хорошо, что не видела. А Вале хоть бы что, он вообще не понимал, чем она недовольна. И снова Галина видела, что сын полностью от неё отчуждён, даже вынужден держать себя в руках, чтобы не нахамить. Что с ним не так? «Не так» в том, что «они» его под себя переделали, сломали хребет. Олег стал неприятный, чужой и холодный. Уехал – и пусть, таким он ей не нужен. Галина сама ужасалась тому, что ей иногда в голову приходило.

Олег не ездил в Москву, Галина больше с тех пор не была в Америке. У них с Олегом осталось только телефонное общение. Теперь он ей звонил, раз и навсегда взяв на себя эту обязанность. По телефону Галина с сыном почти не ссорилась. Скучала она по нему гораздо меньше, её одолевали другие заботы, совершенно с Олегом не связанные: Олины поездки, Наташины бесконечные кризисы, Валина болезнь, да мало ли… По телефону она входила в раж, горячечно пересказывала Олегу свои горести и заботы, спрашивала совета, старалась донести до него проблемы семьи. Он молча слушал, подолгу, не перебивая, потом говорил какие-то практические вещи. Никогда ни слова сочувствия. Галина регулярно спрашивала, как дела, и Олег отвечал довольно скупо, в основном про себя и потом про дочь Нину. Про Лизу и тем более про остальных членов её семьи она никогда не спрашивала, а Олег искусно избегал любого о них упоминания. Галина этой странной бреши в разговоре не замечала, и вряд ли понимала, что Олег нарочно о «них» не говорит, не хочет мать расстраивать, знает, что ей был бы неприятен даже сам звук ненавистных имен. Впрочем, «ненавистных» – это громко сказано. Когда-то Галина Борисовна испытывала к «ним» ненависть, но это прошло. Наверное, если бы Олег сам ей что-нибудь рассказал о семействе, она бы послушала, ведомая обычным женским любопытством, но он не рассказывал, а она просто органически не могла себя заставить начать обо всех расспрашивать. Это было выше её сил.

Ненависти не