Подросток Савенко, или Автопортрет бандита в отрочестве - Эдуард Вениаминович Лимонов

имеет халата, даже Плотников, а Гарик имеет. Гарик сидит, почесывает ногу о ногу и тихо напевает какие-то песни, которые кроме него на Салтовке никто не знает. Самая любимая песня Гарика – о кокаине:

Перебиты, подрезаны крылья,

Мне судьба улыбается зло,

Кокаина серебряной пылью

Все дороги вокруг замело…

Гарик утверждал, что он пробовал кокаин. Может быть, да, может, нет, думает Эди. Эди читал в одной книге, что кокаин вовсю нюхали во время Гражданской войны развратные белые офицеры и еще знаменитый Женский батальон. С той поры о кокаине никто не слышал. Может быть, он исчез. Вот морфий есть. Гарик раз уговорил Эди попробовать один укол и всадил ему сам шприц в вену. Эди совсем не понравилось, он после укола почувствовал себя слабым и растерянным, и ему захотелось блевать. Гарик объявил тогда, что Эди ни хуя не понимает в кайфе и он только зря извел на Эди морфий.

Гарик еще что-то бормочет о линии сердца, но слова доносятся до Эди как бы издалека. Он думает, что хиромантия их – сплошной обман и средневековое изуверство. Реально одно: несмотря на две Венерины дуги, Светка, по-видимому, бросила его и выбрала Шурика. Если б она хотела сохранить в тайне то, что она не поехала в Днепропетровск, а осталась на Салтовке, она бы не показывалась на улицах, да еще с Шуриком.

– Я пошел, – объявляет Эди и поднимается.

– А домино? – спрашивает Гарик. – Домино-то забыл…

– Возьми себе! – бросает ему Эди, не оборачиваясь.

Он шагает к Светкиному подъезду. Только сейчас он понимает, что уже полчаса он трусит пойти к Светке и спросить ее, что все это значит. Трусит, оттягивает неприятное.

29

Светка живет в квартире 14. Как раз число Светкиных лет. Эди подходит к двери и поднимает руку стучать, но, постояв с поднятой рукой, вдруг прикладывает ухо к двери и слушает… Ему кажется, что за дверью слышна тихая музыка. А может быть, только кажется. Если прикрыть дверь в Светкину комнату, то оттуда, через две двери, ничего не будет слышно, думает Эди. Тем более тихая музыка.

Эди стучит все-таки. И ждет.

Никакого ответа. Отчасти Эди обрадован, что никакого ответа – может, Светки нет дома. Но уйти, постучав только раз, да и то не очень сильно, Эди не может. Сейчас ночь и все спят, и, может быть, спят крепко, утомившись после праздников, и, чтобы разбудить Светку, нужно стучать сильнее. Он стучит опять, на этот раз сильно, долго и настойчиво. Стучит и прикладывает ухо к двери.

На этот раз он явственно слышит шаги, стук, может быть, двери и даже, кажется, сдавленный шепот. Потому он, как возбужденное животное, предчувствуя беду, теперь уже не стучит, а крушит дверь кулаками, градом ударов осыпает Эди Светкину дверь с номером 14.

– Кто там? – наконец слышен испуганный Светкин голос за дверью.

– Открывай! Это я, Эди, – выдавливает он из себя и опять стучит, атакует дверь.

– Не сходи с ума! – сердится Светка за дверью. – Сейчас открою, оденусь только… – И она топочет в глубину квартиры, очевидно, вышла босиком.

Эди прислоняется к двери лбом и внезапно понимает, что он почти плачет. «Ебаная Светка! – думает он. – Блядь Светка! При чем здесь Шурик, это она во всем виновата!» Это ее решение, ее злая воля заставляют Эди стоять тут под дверью больным и сумасшедшим. Эди чувствует себя так же, как в свое время после Гарикиного морфия – ослабленно-плаксиво, противно и беспомощно…

Дверь распахивается. На пороге стоит Светка, злая-презлая, в материном халате.

– Как тебе не стыдно! – шипит Светка. – Ты что, не мог выбрать другого времени… сейчас четвертый час ночи!

Не слушая Светку, Эди проходит, резко оттолкнув ее, мимо Светки в квартиру и заглядывает в ее спальню. В спальне разложен диван-кровать, на постели – розовые простыни. Материны постелила – знает Эди.

– Что ты делаешь? – бежит за ним Светка. – Это не твой дом! Не смей идти в мамину комнату! – кричит она, увидав, что Эди направляется туда. – Она спит! – кричит Светка и хватает Эди за руку.

– Эх ты! – восклицает Эди презрительно. – Эх ты! – повторяет он. И, вырывая руку, он толкает с силой дверь в комнату тети Клавы. Ему уже все равно, он на 100 процентов уверен, что там Шурик.

Шурика в комнате матери нет. Но матери там нет тоже. Эди подозрительно оглядывает углы и, пройдя к шифоньеру, там свободно могут уместиться три Шурика, такие на Салтовке огромные шифоньеры, распахивает его. Рывком. И роется среди пропахших духами платьев Светкиной матери…

– Сумасшедший! – кричит сзади Светка. – Я всегда говорила маме, что ты сумасшедший! Это она заставляла меня встречаться с тобой, говорила, что ты хороший. Ты мне никогда не нравился! Уходи! Немедленно уходи! – кричит Светка. – Вон! Вон из моего дома! Вон! – кричит она. – Уходи, а то я позову милицию! – визжит Светка.

К его собственному удивлению, эти вопли дико злят Эди. «Что она верещит, как дурная свинья», – думает Эди.

Он хватает Светку за плечи и трясет, трясет ее изо всех сил, так что кукольная голова Светки тоже трясется.

– Блядь! – говорит он. – Так ты, значит, ездишь в Днепропетровск, да? Вся Салтовка видела тебя вчера с Шуриком, все тебя видели. Все! – кричит Эди. И опять трясет Светку что есть сил.

Светкин халат распахивается, и под халатом обнаруживается голая Светка, только розовые шелковые трусики на ней. Розовые эти трусики висят на Светке, они явно тоже принадлежат ее матери, как и халат.

– Проститутка! – кричит Эди. – Вся в мать. Проститутка! – И он хватает внезапно зарыдавшую Светку за живот, за ее материны скользкого шелка трусики. – Сними эту проституточную тряпку! – кричит он. – Что, тоже хочешь быть проституткой, как мать? Учишься? Тренируешься! – кричит Эди, ненавидя в этот момент Светку всей душой.

Светка плачет и сопротивляется.

Сплетясь вместе, как отчаянные враги, они падают на пол. Эди сдирает-таки со Светки трусы ее матери, и Светка лежит теперь на полу под ним совсем голая, прикрывая ладошкой свою пизду. Она, отвернув голову, уже не плачет, а только тяжело дышит, закрыв глаза…

Эди чувствует такую страшную злобу к Светке, что ему хочется сделать ей больно. Одной рукой он хватает Светкину грудь и щиплет ее за маленький розовый сосок.

– Ой! – выдыхает Светка.

Эди обеими руками теперь мучает Светкины самые белые на свете маленькие груди и вдруг говорит неожиданно для себя:

– Ну, так тебя зажимал Шурик,